— Да ничего не было, — уныло призналась Мэг. — В этом-то и проблема.
— Ну, а что стало с папиными письмами?
— Они просто перестали приходить.
— И до вас не дошли никакие слухи?
— Нет, — отрезала Мэг. — Ничегошеньки, — ее голос дрожал от горя.
Между ними воцарилось молчание. Черные тени деревьев у них на коленях были такими густыми, как будто давили на них своим призрачным весом.
Наконец Кельвин как-то сухо спросил, не смея посмотреть на Мэг:
— Как ты думаешь, он мог погибнуть?
И снова Мэг взвилась, как фурия, и снова ему пришлось силком усаживать ее на место.
— Нет!!! Нам бы десять раз сообщили, если бы он погиб! Есть же телеграф и все прочее! Они всегда об этом сообщают сразу!
— Но что они вам сказали?
Мэг едва могла говорить: к горлу подступили рыдания.
— Ох, Кельвин, мама без конца пытается от них хоть чего-то добиться! Она сама несколько раз ездила в Вашингтон и все время куда-то пишет! А ей все время отвечают, что он выполняет тайную и опасную миссию и что она может им гордиться, но он пока не имеет возможности… возможности с нами связаться. И они непременно известят нас, как только будут какие-то новости.
— Мэг, ты только не бесись, но не может оказаться так, что они и сами ничего не знают?
— Этого я и боюсь больше всего, — по щеке Мэг проползла одинокая слезинка.
— Ты боишься заплакать? — ласково спросил Кельвин. — Ты ведь с ума сходишь от горя, верно? Не бойся, поплачь. Тебе станет легче.
— Я уже плакала, слишком много плакала, — дрожащим голосом призналась Мэг. — Но я должна быть как мама. Я должна сдерживать себя.
— Твоя мама — совсем другой человек, и она намного старше тебя.
— Хотела бы и я быть другой! — выпалила Мэг. — Ненавижу себя!
Кельвин осторожно снял с нее очки. Затем вынул из кармана платок и вытер ее слезы. Это молчаливое сочувствие сломило последнюю преграду: Мэг скорчилась, и слезы хлынули ручьем. Кельвин молча сидел рядом и лишь иногда робко гладил ее по голове.
— Прости, — всхлипнула наконец Мэг. — Мне ужасно жаль. Теперь ты тоже меня возненавидишь!
— Ох, Мэг, — сказал Кельвин, — ты и вправду тупица. Как ты не можешь понять, что такое чудо, как ты, я впервые встретил за долгое-долгое время?
Мэг выпрямилась, и лунный свет засверкал на ее мокром от слез лице. Без очков ее глаза поражали неожиданной красотой.
— Если Чарльз Уоллес вундеркинд, то я, скорее всего, ошибка природы, — и снова луна блеснула, на этот раз на скобках на зубах.
Похоже, она сказала так нарочно, ожидая его возражений. Но вместо этого Кельвин спросил:
