Слагхорн
опять
вздохнул.
Диппет
вертел в руках
перо.
— Рэй, я
должен тебе
сказать одну
вещь... Постарайся...
ну...
Вообще-то
в этой
осторожной
преамбуле не
было
необходимости.
Я и так все
понял — еще
когда они
прервали
разговор на
полуслове,
едва я вошел
в кабинет.
Нет,
раньше. Когда
стоял перед
горгульей и думал
об экономке
Мэдди.
Нет,
когда еще
поднимался
по лестнице.
Или когда
никак не мог
оторваться
от книги,
потому что
откуда-то
знал, что
потом я ее не то
что читать —
видеть не
смогу. Хотя в
чем книга-то
виновата...
Да
нет, на самом
деле еще
раньше —
когда увидел,
как Руквуд
отводит
глаза.
Или
когда я так
мечтал что-то
разнести
вдребезги, а
потом вдруг
успокоился.
Или
когда мне
снилось, что
меня казнят.
А
может, еще
раньше.
В
последние
полтора года
мне
постоянно казалось,
что время
утекает у
меня сквозь
пальцы, как
вода. Его
становилось
все меньше и меньше.
А сейчас последняя
капля просто
скользнула
по руке и
пропала.
Вот
и все.
Глава 10
— Ausculta, viator...
"Слушай,
путник".
Текст
был
напечатан на
пожелтевшей
бумаге
четкими
крупными
буквами.
Страницы
переворачивались
с легким
хрустом, от
книги пахло
пылью и
полированным
деревом,
словно ее
только что
вынули из
шкафа, из-за
поблескивающих
в свете ламп
стеклянных
створок со
свинцовым
переплетом.
Такой
мирный,
знакомый
запах.
Совершенно здесь
неуместный.
Будто ничего
и не изменилось,
будто все как
раньше.
— Hoc die supremus dies...
"Сегодня
высший день,
день
чрезвычайный,
день
последний".
Мой
взгляд
скользил по
строчкам, я
громко произносил
написанное
вслух, не
понимая. Слова
пролетали
мимо, не
задерживаясь
в памяти. Я
никак не мог
сосредоточиться.
На
улице был
теплый, слякотный,
грязный март,
но в склепе
было холодно
и промозгло,
пар облачком
поднимался
от моего рта.
Серый,
тусклый
дневной свет смешивался
с сиянием
свечей и
огоньков люмоса.
На страницы
книги
ложились
пляшущие тени.
— Mortalis homo est, mundi viatores sumus...
"Человек
смертен, все
мы в этом
мире путники".
Заглавные
буквы в книге
— инициалы —
были отпечатаны
красной
краской.
Такого же
яркого,
насыщенного
цвета
артериальной
крови, как
львы на
шелковом
полотнище,
которым был покрыт
гроб. Идущие
алые львы в серебряном
поле. Герб
Лестрейнджей.
Лестрейнджей
здесь было
много.
Казалось, они
слушали меня
внимательно.
Я привык к
этому месту с
детства, и
оно никогда
меня не пугало.
Сводчатый
потолок с
расходящимися
веером
опорами,
разноцветные
снопы света сквозь
витражные
окна — и
мраморные
надгробия.
Те, что ближе
к нашему
времени, —
поскромнее.
Средневековые
— пышные, со
скульптурами.
Вот они лежат,
такие
спокойные,
будто спящие
— бородатые
волшебники
старых
времен, их
строгие жены,
— лежат,
прикрыв веки,
мирно сложив
на груди
руки. В руках
у кого
каменная палочка,
у кого
длинный
тяжелый меч.
Им больше не
о чем
беспокоиться,
все земные
тревоги остались
позади, они
уже вне
времени, в
вечности.
