Игрок | страница 104



Для подвального помещения что день, что ночь — все едино, и в клубе, как обычно, горели все лампы. Но посетителей не было. Стулья были перевернуты и подняты на столы, а одинокий веник, кое-как заколдованный уборщицей, елозил туда-сюда по полу в центре зала, поднимая клубы пыли.

Фредди, в парадной мантии и почему-то с белой розой в петлице, встретил меня у входа. Он был уже изрядно навеселе и, обняв меня за плечи, сказал:

— Ну, пойдем, а то уже ждут...

— Куда? — поразился я.

— К нам, конечно! Моя дочь сегодня выходит замуж.

Я пришел в ужас и попытался отказаться — мантия на мне была самая затрапезная, и подарить было нечего... Фредди только смеялся и отмахивался. Едва мы поднялись наверх, он велел мне крепко взять его за руку, и мы аппарировали.

Семья Трэверса жила, как выяснилось, в одном из южных пригородов Лондона, близ железнодорожных путей. Грохот и свистки паровозов, не смолкавшие ни днем, ни ночью и не поддававшиеся как следует ни одному заглушающему заклятью, наверняка порядком отравляли жизнь. Правда, я через два часа уже так привык к ним, что перестал слышать. Зато там, где маглы видели только разбомбленные немцами склады, обломки ящиков и горы битого кирпича и щебенки — обычный пейзаж военных лет, — на самом деле находился большой дом, окруженный фруктовым садом.

Перейдя через пути и спустившись по откосу, мы миновали кольцо маглоотталкивающих чар, и меня тут же оглушили звуки музыки, шум множества голосов, смех, звон посуды... Увитые белыми розами арки вели в глубь сада, где за длинными накрытыми столами сидело, как мне показалось, человек двести. Оркестр фей устроился в ветвях старой яблони. Несколько женщин левитировали из кухни огромные блюда с закусками.

Фредди познакомил меня со своей семьей — темноглазой, смешливой Даниэль в белом подвенечном платье, которая звонко рассмеялась, когда я поцеловал ей руку, и ее женихом Джонни; своим старшим сыном — Грегори, который ненадолго приехал в отпуск из Сил самообороны и щеголял в парадной военной мантии с аксельбантом; женой — скуластой и полной ирландкой Морин, которая мне сразу очень понравилась; и младшим сыном, Вилли — он застенчиво прятался за мать и был такой же смугловатый и скуластенький, как она.

Морин сразу принялась сокрушаться, какой я худой, и вручила мне тарелку с целой горой еды. Поначалу я чувствовал себя неловко, потом пристроился на скамейке и успокоился, обнаружив, что никто на меня не пялится и не спрашивает, кто я такой. Многие из гостей были ирландцы; я не понимал половины того, что они говорят, но они пили, пели и смеялись так заразительно, что вскоре я совсем забыл, что здесь чужой. На площадке между яблоневых деревьев плясали взрослые парни и девушки. Прибежала Морин, обняла меня, обдав запахом сладких духов, чмокнула в щеку, спросила, не нужно ли чего, и сунула на тарелке большой кусок облитого глазурью пирога. Я поделился пирогом с подошедшим Вилли, который сначала сказал, что так объелся, что вот-вот лопнет, но потом снизошел до засахаренной вишни — уселся на скамейку, привалившись ко мне спиной, и задумчиво жевал ягодку, глядя в небо. Старый ирландец справа все подливал мне вина и, наставительно воздевая указательный палец, рассказывал какую-то бесконечную историю, в которой участвовали он сам, в те годы еще молодой красавец, некая "придурочная" банши, парочка лепреконов и магл-полицейский.