, то, конечно, каждого зрителя, чья душа не совсем заскорузла, мороз подирает по коже.
Коричневый. А как обстоит дело со сценами, где этот еврей, в полном отчаянии из-за своей дочери и из-за своих дукатов, — кричит и где его оповещают о беде Антонио, которая тешит ему душу, а тем временем поступают надрывающие ему душу вести о Джессике?
Серый. Ха, я понимаю вас!.. Именно в этих сценах, пожалуй, труднее всего сохранить чистоту образа из-за переливающегося красками фона. Зритель должен смеяться над этим евреем, но тот не должен быть ни в малейшей мере смешон. Именно в этих сценах мой Гаррик превосходит одного большого актера, которого я когда-то видел в этой роли и который сбивался на пошловатый еврейский выговор, совершенно убивая тем самым высокую поэзию роли. Вероятно, его соблазнило почерпнутое из обыденности наблюдение, что евреи, когда их обуревает какая-либо страсть, странно меняют интонацию и жесты, сбиваясь на пресловутый еврейский выговор, потешность которого непременно вызывает смех. Но разве это вяжется с Шейлоком, чья речь достаточно индивидуализирована более резким акцентом, налетом древнееврейского. Мой актер прекрасно владел экзотическим восточным звучаньем, придающим роли Шейлока удивительную патетичность.
Коричневый. А от этого Шейлока всего один шаг до тех чудесных шекспировских ролей, которые строятся на юморе в другом, вернее, более узком смысле слова. Чувство несоответствия между внутренним духом и его внешним, земным окружением порождает болезненную раздражительность, которая выливается в горькую, издевательскую иронию. Судорожную щекотку и боль испытывает при прикосновении израненный дух, и смех — это лишь крик боли, тоски по отчизне, которая живет в душе. Такие характеры — шут в «Лире», Жак в «Как вам это понравится», но выше всех в их ряду, пожалуй, ни с кем не сравнимый Гамлет. «Это душа слишком слабая, чтобы выдержать бремя, возложенное на нее судьбой»[69], - сказано где-то, а я добавлю, что колеблющимся и нерешительным делает Гамлета прежде всего глубокое чувство упомянутого несоответствия, которого не поправит никакой поступок и которое кончается только с собственной земной гибелью. Но такого Гамлета может сыграть лишь актер, одухотворенный глубочайшим юмором. Я еще не видел никого, кто не оказался бы в этой роли на извилистом ложном пути, кто не упустил бы по крайней мере какую-то составную часть характера, а значит, действительно сыграл некий характер. Особенно в связи с Гамлетом повторю то, что сказал раньше. Какой неодолимой властью над душой зрителя должен обладать актер, наделенный даром излучать звуком, словом и жестом присущий ему подлинный юмор во внешний мир!.. О какой роли написано больше мудрого, глубокого и прекрасного, чем о нем, о Гамлете! Едва ли возможно дать на этот счет более практические, чем уже даны в «Вильгельме Мейстере», уроки, но что толку от самых лучших уроков танцев хромому!..
