Пресна, скучна, бескрасочна, уныла
Ему явится в пестром полнозвучье.
Как в серебристом ручейка зерцале
Отражены цветы, деревья, небо
Так целый мир в магическом кристалле
Души поэта дивно отражен
И в ней струится зыбкими волнами,
Переливаясь тысячью огней.
Вот так и мне поэзия открылась.
Узрел мой взор таинственную дымку
Романтики, что мир преображает.
И ты, о сир, не Килиан ты вовсе,
Не грозный, всемогущий повелитель,
О нет! — ты лишь поэзии виденье,
Картина, что пригрезилась поэту,
Ты лишь…
Килиан (в неимоверном гневе его перебивая). Как? Ах ты, бесстыжий наглец! Это я-то не Килиан? Это я-то не грозный повелитель? Виденье! Какая-то картина? Мазня? Ложь и мошенство! Ну, я тебе сейчас покажу! (Изо всех сил лупит придворного поэта скипетром, тот пускается наутек с криками: «Помогите! Пощады! Беру все свои слова обратно! Я вовсе не поэт! Не пиит!» и т. д. Килиан преследует его до края сцены, потом, отдуваясь, возвращается.) Теперь — попомнит — как — называть — меня — виденьем! Советник! Ну-ка, оботри мне пот со лба!
Советник пытается это сделать, но вынужден встать на цыпочки, дабы дотянуться до лба Килиана, спотыкается и сталкивает корону с головы короля.
Килиан. Какой же ты, советник, все-таки увалень! Сущую малость для блага государства попросишь сделать — и то оплошает!
Балтазар. В таком случае, ваше величество, можете сами потрудиться на благо государства и утереть себе пот! (Кидает Килиану платок, который только что у него взял.)
Килиан. Ну, хорошо, и так годится. (Вытирает себе лоб, мавры снова водружают корону ему на голову.) А теперь я хочу отдохнуть от царских дел и по возможности отвлечься от завтрашнего торжественного въезда в Омбромброзию. Подать мне в шатер полдюжины доброго пива и полфунта хорошо нарезанного табаку! А ты, советник, давай-ка на боковую и смотри, завтра утром будь посообразительней! Спокойной ночи, вы, головорезы! (Попыхивая трубкой, уходит в шатер, полог которого запахивается за ним.)
Балтазар. Не будь наш Килиан таким честным малым, не будь у него, как у всех грубиянов, такое золотое сердце, черта с два я бы ему служил. (Уходит вместе с остальными маврами.)
ИНТЕРЛЮДИЯ ЗА СЦЕНОЙ
Режиссер. Господин машинист, звоните, пусть делают ночь.
Директор. Как так? Сейчас — ни с того ни с сего, — и вдруг ночь? Это нарушит сценическую иллюзию — ведь всего каких-нибудь десять минут назад поэт Родерих у нас завтракал.
Режиссер. Но в книге написано: «Ночь».
Директор. Значит, вздорная книга — пьеса написана супротив всех канонов театра. Это действие обязательно должно закончиться при свете дня, а уж следующее, с божьей помощью, может начинаться в темноте.
