— Лежит и лежит бревном! Ходить нужно, двигаться, а она все стонет да воет!
Наконец Долинский не выдержал. Явившись к толстухе в палату, он категорическим тоном приказал ей встать.
— Не могу я, Феликс Матвеевич! — тотчас завыла та дурным голосом. — Не могу подняться! Так больно!
— Будете лежать — станет еще хуже, — оптимистично заверил ее хирург. — Нужно попробовать встать. Больше вам лежать нельзя. Это вредно.
Кубышка вставать наотрез отказалась.
— Встаем! — опасным тоном скомандовал Долинский.
Но толстуха в его интонациях не разбиралась и угрозе не вняла.
Тогда хирург легко обхватил даму за то место, где, по его предположению, могла когда-то, в далеком прошлом, находиться талия, моментально приподнял больную, перевернул и одним ловким движением поставил на ноги.
Женщины в палате изумились. Игорь, при сем присутствовавший, ахнул от восхищения. В реанимации, где толстуха провела почти две недели, ее с трудом поднимали и сажали в постели два молодых врача, тянувшие ее за руки.
— Стоим! — грозно распорядился Долинский.
Мадам сделала робкую попытку свалиться на койку.
— Стоять! — гаркнул хирург. — Я кому сказал! Стоять! А теперь пошли вперед, — добавил он чуть помягче, вновь нежно обхватывая толстуху на всю длину рук — как их только хватило? — Ножками, ножками… Смелее…
Ведомая им страдальчески морщившаяся кубышка двинулась по палате, отчаянно шаркая ногами. Дама подвывала и скулила на каждом шагу, напоминая Лазареву бродячую собаку. Сестрички зажимали рот от смеха. Гневливого Долинского они побаивались.
И вот теперь сияющая толстуха стояла перед Лазаревым, протягивая ему несколько монеток.
— Спасибо… — пробормотал он и схватил сразу все. На всякий случай. — Я потом отдам…
— Что вы, что вы, Игорь Васильич! — замахала дама короткими белыми руками. — У меня их много, из дома приносят… Звоните себе на здоровье! — И деликатно удалилась, шлепая по коридору короткими ногами в шлепанцах.
Шарк, шарк, шарк… Наконец ее шаги затихли.
Лазарев торопливо набрал номер.
— Поликарпыч, — пробормотал он в трубку, — ты домой сегодня когда собираешься?
— Могу и совсем не приходить, Игоряха, — тотчас вник в ситуацию поразительно чуткий старик.
— Тогда не приходи… — выдохнул в трубку Лазарев. — Я сейчас за ключами заеду…
Софья Петровна собиралась домой: причесывалась, подмазывала помадой по-свеженькому губы, разглаживала ладонями не видимые чужому глазу складочки… Лазарев бесшумно приоткрыл дверь и с любопытством наблюдал за ней. Его всегда умиляла и восхищала эта обязательная тщательная подготовка женщин к встрече с городскими улицами и метро, как с драгоценными любовниками. Волосок к волоску, лак на ногтях, резкие и нежные ароматы духов… Каблучки, шарфики, двухсантиметровые ресницы, слегка липкие от краски… И все эти неизменные преображения — ради полоумного города с его кипящими, как вермишель в супе, разгоряченными от ритма аллегро жителями и не менее резвыми приезжими?! Забавный народ эти женщины… Поразительный…
