Петр Матвеевич задумался.
– Не знаю… По правде скажу я тебе – не осуди только старика за откровенность – был у меня с дочерью о тебе как-то тут разговор…
„Пискарь!“ – подумал Твердов и спросил:
– И какие же результаты?
– А вот какие: ежели ты и в самом деле не боишься, ежели ты и в самом деле говоришь все это не затем только, чтобы кабацкий заклад взять, так вот тебе моя рука. А если смеешься над стариком да над бедной девочкой, Господь тебе судья! Вот что я тебе скажу.
– Очень рад! – весело сказал Твердов. – По рукам? Да? А Юрьевский?
– Бог с ним! – махнул рукою Пастин. – Хоть бы век его не знать. Всю душу измочалил… Дикий мужчина!
– Тогда позвольте мне поговорить с Верой Петровной?
– Говори, твое дело… Вера, Верочка!
Вероятно, Вера Петровна слышала кое-что из их разговора, который они вели довольно громко, по крайней мере, на зов отца она явилась смущенная, раскрасневшаяся и такая хорошенькая в этом своем смущении, что Николай Васильевич невольно залюбовался.
„Прелесть девочка! – подумал он. – Жаль будет, пожалуй, разорвать с нею, когда вся эта катавасия кончится“.
– Вот, Вера, тут Николай Васильевич слово к тебе имеет, – сказал Петр Матвеевич, – поговори-ка с ним, а я к матери пройду. Будь внимательна, ты теперь сама над собой набольшая, я твоей воли с тебя не снимаю. Разговор тебя касаться будет, так ты и держи свою линию.
Он вышел, молодые люди остались одни…
В первые мгновения они смущенно молчали. Твердое, расхрабрившийся было, не знал, с чего начать свои объяснения. В его голове крутилась ядовитая мысль, что перед ним „дочь Рагуила“, приближение к которой стоило уже шести жизней. Невольно ему припомнился умирающий Гардин, затем промелькнуло воспоминание о Юрьевском и диких угрозах этого человека. Однако, последнее повлияло на Николая Васильевича решающим образом, он встряхнулся, на губах у него заиграла улыбка, и он заговорил спокойным, даже веселым тоном:
– В малом, Вера Петровна, мне нужно сказать многое. Как будто и не время для такого разговора, да чем скорее мы решим этот вопрос, тем лучше для нас обоих. Не так ли? Если так, минуту вашего внимания – и все разрешится. Э, да к чему все эти длинные предисловия! Я без букета, Вера Петровна, и даже в сюртуке, но, тем не менее, пришел просить вашей руки… прямо, просто, скоро: хотите быть моей женой?
Вера Петровна, до того сидевшая с потупленными глазами, взглянула на Твердова.
– Вы смеетесь, Николай Васильевич? – сказала она.
