Университетская зачетная книжка. «Институции Гая, книга 1-я. Один час в неделю. История венгерской конституции и права. Два часа в неделю». Две открытки из Сентмате, она послала их ему, когда однажды летом ездила с тетей Эммой на воды. Счета. Квитанция: уплачено за проживание в интернате Высшей школы благородных девиц Илоны Давид. Плата за лечение учителя Гергея Давида в бекешчабайской больнице, с 4 по 27 ноября 1907 года. Еще квитанция: оплачено за установку могильного камня над прахом учителя Гергея Давида, Дюд-на-Карикаше, 22 апреля 1909 года.
Гергей Давид.
«Ты не знаешь, что это был за человек, — рассказывал Винце. — Два метра ростом, тонкий, как жердь, и все время улыбался, а ведь был совсем нищим, детям своим нечего было дать. Когда прорвало дамбу, люди бросились на холм, на кладбище, это было единственное высокое место в деревне. Ночь, набат. Две мои старшие сестры побежали за матерью, когда она бросилась к дамбе, я было за ними, да упал, в темноте меня чуть не затоптали. Всю жизнь над нами висело это, как постоянная угроза: дамба и Карикаш. Меня подобрал учитель, взял на руки, отнес на холм. Я уцепился ему за шею и ревел от страха. Больше я не видел никого из своих; отца даже тело не нашли. Я ужасно боюсь воды, Этелка».
Камешки; должно быть, с могилки Эндруша или учителя Давида — две гладкие, пенно-белые гальки. Сломанный нож слоновой кости для разрезания бумаги, пустой конверт без адреса, с подкладкой из зеленой, маслянисто блестящей бумаги. Янтарный мундштук, тоже сломанный.
Эта вот лента была у нее в волосах на том самом балу. За весь вечер она не присела ни на минуту: танцевала, кружилась до упаду в парадном зале гостиницы «Лев». Это был вечер, когда обо всем забываешь, даже о том, что ты — бедная родственница, приживалка тети Эммы, что восьми лет ты осталась круглой сиротой. Она танцевала вальс с Эрнё Секерешем, тетя Эмма смотрела на них, волосы у тетки были собраны в узел, сплошь утыканный перьями с блестками; тетка напоминала стареющего попугая. Смотрела она сурово: Эрнё Секереш не считался хорошей партией, за душой у него, кроме пышных дворянских фамилий, не было ничего. «Вон там стоит молодой человек, он совсем не танцует», — вдруг заинтересовалась она, когда они сделали очередной, бог знает который по счету, круг по залу. «Это Винце Сёч, — сказал Секереш, — секретарь суда. Он не умеет танцевать». Она чуть не сбилась с ритма, до того ей показалось странным, что молодой мужчина — и не умеет танцевать, лишь стоит возле зеркала, глядя, как танцуют другие. Она до неприличия откровенно уставилась на него. А он как раз взмахнул рукой, приветствуя Секереша, и перехватил ее взгляд.
