С этой минуты я не знаю точно, что и зачем я делала, по каким соображениям. Но я могла бы поклясться, что соображений у меня не было никаких. Я знала одно: надо немедленно уйти отсюда, но отправиться домой, к матери, во всяком случае в таком состоянии, я не могу. Остается отправиться в свою лабораторию, там всегда кто-нибудь задерживается после работы, можно будет войти.
Я пошла в ванную и отмыла лицо. Боже мой, какой у меня вид, все лицо в кровоподтеках, губы рассечены. Я попробовала привести лицо в порядок кремом, но у меня не хватило на это терпения, и к тому же в мозгу все настойчивее билась мысль: Тамаш не должен застать меня тут, когда вернется. А он может возвратиться в любую минуту.
В автобусе все пялились на меня, и я закрыла глаза, как будто так меня не могли видеть.
Потом длинный, темный, гулкий коридор, немые залы, большая лаборатория.
В маленькой лаборатории, похоже, кто-то шебаршился.
Может быть, Дюла?
Хорошо было бы поговорить сейчас с кем-нибудь. Может быть, именно с ним. О чем угодно.
Но тут мне вдруг представилось мое лицо в зеркале в ванной. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня такою. Я и сама не хочу себя видеть.
Надо бы отдохнуть. Надо бы поспать. Я чувствовала, что, если я не отдохну, не отдохну сейчас же, я сойду с ума.
Я прилегла на обтянутую искусственной кожей узкую кушетку. Но сон не приходил.
Надо непременно заснуть! В мозгу уже ничего, кроме — заснуть. Я встала, налила в фаянсовую плошку спирта и воды, выпила залпом. Снова легла. Но алкоголь не оказал на меня ни малейшего действия, как будто я напилась воды. Ладно. Я снова встала, в сумке у меня было снотворное, я приняла три таблетки. Но сон по-прежнему не приходил. Не знаю, сколько времени прошло между тем. Не могу восстановить в памяти. Помню только, что в голове у меня орал Тамаш, бил меня изнутри по лицу, по рту… «Закажи еще пива!» — говорил Иван. «Тиби, дорогой, еще пятьдесят грамм!» Рот у меня как у губастого негра, но, собственно говоря, он начал распухать только сейчас. Я встала. Еще одну плошку спирта, вода выплеснулась мне на чулки, потекла в туфли. Я выпила. Плошки уже не было у меня в руках — мне как будто послышался отдаленный звон. Я с трудом добралась до кушетки.
Комната качается. Комната колеблется. Кушетка кружится.
Чье-то лицо. Осязаемое.
Голос Дюлы:
— Боже мой, Магдика!
Голос кружится вокруг меня: божемоймагдикабожемоймагдика.
Я собираюсь с силами:
— Мой брат. Иван. Восемь тысяч форинтов… Посадят. Посадят!
