— Что же тогда ужасно?
— Как-нибудь потом расскажу. Как-нибудь потом… — В уголке его рта дымилась новая сигарета. Он вынул ее и, держа тремя пальцами, смотрел на пепел. — Как-нибудь потом расскажу все. Должен рассказать. Человеку когда-нибудь да надо рассказать, что снедает его. Если он не хочет свихнуться. — Он помолчал, затем быстро сказал: — Доброму другу. — Он взял мое лицо в свои жесткие ладони и, казалось, стал гладить его, хотя руки его остались неподвижны. — По-настоящему доброму другу.
Сигарета по-прежнему была зажата у него между пальцев, в глаза мне текли струйки дыма, но я не поднимала лица. Ради Ивана я была готова на все. Если бы он сказал, что убил кого-нибудь — предположим, Ощерика — и надо поскорее спрятать тело, я бы сглотнула — и помогла. Пойдем спрячем! Что мне принести? Пилу? Нож? Прижимаясь к стенам домов, я тащила бы по рассветным улицам рюкзак вслед за Иваном и боялась бы только одного: как бы нас не увидели, как бы не вышло у нас беды, как бы с ним не вышло никакой беды, — и я бы не заметила, что платье у меня на спине под рюкзаком стало мокрое… Плевать… Ах, что я говорю. Ну конечно, разумеется в общих чертах все это верно. Но именно потому, что невозможно. Если бы я могла помыслить, что Иван способен на убийство, тогда бы мне уже не казалось, что я готова ради него на все. Если бы я могла домыслить, что он бьет лошадь, как Ощерик, тогда бы… да, тогда бы я не могла переносить этот витающий у моих глаз дымок.
В следующий раз этот тип в шляпе — ведь «понятно», не так ли, что нам снова неминуемо пришлось столкнуться с ним? — обратился к Ивану с вопросом:
— Какой в этом смысл? Ответь мне. Вы гоняете вкруговую бедную животинку, и это все. Мы оставляем деньги в виде налога, в виде процентов, ха-ха, и вот что я еще забыл в прошлый раз: плата за вход, — обычно я не совершаю таких профессиональных ошибок, — впрочем, оставим это. Ответь мне: какой смысл? Только не суйтесь ко мне с Сечени, с его книгой «О лошадях», то время уже миновало. Какой в этом смысл? Вот что мне любопытно.
Я насилу могла удержаться от смеха. Мне вдруг пришло на ум: забыв упомянуть про плату за вход, он все равно что забыл обмыть «обляпанную об автобус» дверную ручку. («Боже мой, я уже улегся, сон уже почти было смежил мне веки — а между тем дверная ручка снаружи осталась обляпанной об автобус. Да, об автобус! Теперь уже автобусные бациллы разбрелись по всей двери, зря промывалась и замочная скважина, бациллы пролезли и туда. Они что, ползают или летают? Все равно, они уже в комнате».) Какая широта натуры, если он ничтоже сумняшеся махнул рукой на плату за вход — «оставим это»!
