— Что ж теперь делать, — спросила Прасковья. — Надо уряднику сообщить.
— А что сообщать! Никто ничего не видел. А Антипу веры?… — Маркел махнул рукой. — Ничего здесь не докажешь. Только хуже наделаешь. Ведь виноват ты, сукин сын, — гневно выпалил мельник.
— А что ж делать, отец, ведь они так дела могут не оставить. Подстерегут где его и…
— То-то и оно. — Маркел нахмурился. По его виду сразу стало понятно, что он думает.
В надежде, что муж что-нибудь придумает, Прасковья смотрела на него, а Антип лежал на постели ко всему безучастный: он себя чувствовал совершенно разбитым и почти ничего не соображал.
— Отправим его на всё лето в город. Пусть поживёт у свояка. Поможет ему в чём-то… Здесь ему оставаться не след. Пусть страсти улягутся… Я завтрева съезжу к ним. Проведаю. Если жена свояка не столь больна, попрошу, чтоб Антип у них погостил…
Глава пятая
Антип в Верхних Ужах
Так и очутился Антип в городе. Житьё у Маркелова свояка оказалось не из хороших. Той раздольной жизни на мельнице, к которой он привык, не было и в помине. Свояк был сапожником, и Антип, как он понял, не просто приехал погостить, а скорее всего, в качестве подмастерья, а точнее, вроде мальчика на посылках. У Герасима Петровича никого не было в услужении, поэтому Антипу приходилось кроме того, что он помогал ему в сапожном ремесле — сучил дратву, натирал её варом, — выполнять мелкие хозяйственные работы: колоть и приносить дрова со двора, топить печь, вернее, подтопок, где готовили еду. Особено доставала его печь — боже упаси было недоглядеть, если прогорит. Герасим люто серчал, если что не так, брызгал слюной из беззубого рта и один раз даже запустил в нерадивого помощника деревянной колодкой. Хорошо, что не попал, а то бы Антип в силу своего необуздавнного характера мог изрядно намять ему бока, не считаясь, что он родственник. Антип понимал, что Герасим относился к нему, как к дармовой физической силе, что, впрочем, так и было, и с тоской отсчитывал дни, проведённые в доме отцовой родни.
Свояку тоже не по душе был необузданный к то му же нерадивый родственник, но он скрипя зубами продолжал держать Антипа у себя, несмотря на стычки, помня уговор с Маркелом, а чужого, такого бездеятельного, он бы давно намахал. Отойдя от словесных перепалок, он некоторое время старался не показывать виду, как обременительно житьё с Антипом в одном доме, а про себя продолжал ворчать и ругаться, что подсуропил ему Маркел сынка дармоеда.
