Я к нему, так, мол, и так, отчего такая немилость. Он и расскажи про Антипа. Деревня не знает смеяться или плакать. Теперь, говорят, надо мельнику в снохи себе убогую брать, а иначе, чем позор смоешь.
— А кто она, девка-то?
— Да из дальнего околотка, к тётке погостить приезжала. Попорченная она, глухонемая к тому ж. Ой, беда… Что люди скажут… Рот не огород, не затворишь ворот.
Маркел в сердцах зло сплюнул, забросил вожжи в траву и направился к запруде чинить водяное колесо.
Прасковья ушла на кухню, рассудив, что ничего с Антипом не сделается, не в тюрьме же сидит. Вечером она хотела отнести ему ужин, но Маркел воспротивился:
— Не заслужил. Отнеси ему воды и посыпь солью кусок хлеба. Пусть подумает, как позорить отца с матерью.
— Маркел, давай я ему молочка отнесу с хлебушком. Как никак еда, а ни вода. Что ж парня голодом то морить…
Маркел не сменил гнев на милость. Злость на сына начала проходить, но он не остыл, хотя чувствовал, что малость переборщил с наказанием. Побить побил, от этого может умнее станет, а вот посадить на хлеб и воду не гоже, но решения своего не поменял: Поэтому ответил:
— Отнеси воды и хлеба. Больше ничего не давай.
Антип сидел на полу в пустом прирубе, обхватив руками колени. Мысли будоражили голову. Как его грех попутал?! Да ладно была бы какая стоящая девка, а эта… Как быстро молва разнеслась. Недаром говорится: худые вести не лежат на месте. Но скоро успокоился и подумал, что не так страшен его грех, ему стыдно не людей, а отца с матерью.
К вечеру пришла Прасковья. Украдкой принесла кринку топлёного молока да большой кусок тёплого хлеба от каравая.
— На поешь, — сказала она. — Хлеб только что спекла, молоко холодное, с пенками, такое ты любишь.
Она поставила еду на табуретку и, вздохнув, удалилась, плотно прикрыв за собою дверь.
Поев хлеба молоком, Антип прилёг на жёсткую отцовскую лежанку, сколоченную из грубых досок и застеленную толстым войлоком, на которой тот опочивал в жаркое летнее время, подумал, что не так уж всё и плохо и быстро заснул.
— Завтра в город с матерью поедем, — сказал ввечеру Маркел Антипу незадолго до ужина, осматривая во дворе конскую упряжь. — Надо навестить свояка. Давно не были, да и дошли вести, что занедужила жена у него, проведать надо. Неловко так. Какая никакая, а родня всё ж…
Он взглянул исподлобья на Антипа. Тот после того, как Маркел отходил его вожжами и два дня продержал в прирубе на хлебе и воде, (это Маркел так думал, а Прасковья в отсутствии мужа исподтишка подкармливала сына и молоком, и пирогами) осерчал на отца, всем видом своим показывая, как он обижен — не разговаривал и дулся. Поэтому Маркел посмотрел на сына: не отошёл ли. Но Антип не отошёл. Как и прежде, глаза прячет, старается обходить отца стороной, чтобы лишний раз не столкнуться.
