Вид дома поразил Изота. Был он мрачный, тёмный, с узкими окнами-бойницами, с низким широким крыльцом, крыша которого опиралась на резные балясины с облупившейся краской. К его каменным ступеням раньше, видно, подъезжали кареты, и господа важно сходили с обитых бархатом повозок, чтобы прошествовать в парадные двери. Теперь ступени были выщерблены, а дорога к дому, по которой езживали конные повозки и сани, была не расчищена.
— Куда ехать? — спросил возница.
— К дому, к барину, — ответил Изот.
— К барину, так к барину, — произнёс мужик, опять подозрительно оглядывая Изота и понукая лошадь: — Резвее, гнедая!
Подъехав к воротам, мужик перекрестился.
— Что крестишься? Неужто так страшен барин?
— Не знаю, но лучше с ним дела не иметь.
«Что правда, то правда», — подумал Изот и вздохнул: что он скажет поручику, с чего начнет разговор?
Спрыгнув с саней, Изот вошёл в ступеньки и подёргал за шнур, висевший сбоку двустворчатых дверей. Внутри дома отозвался тонко дребезжащий колокольчик.
Долго не открывали. Изот подёргал ещё раз за шнур. Наконец створка двери скрипнула и приоткрылась совсем немного. Показалось длинное лицо привратника с седыми бакенбардами, какие носили во времена императора Николая Павловича. Такой же скрипучий, как дверь, голос спросил:
— Чего-с надо? — и человек пытливо оглядел высокую фигуру Изота.
— Барин дома?
— Изволите барина видеть?
— Да.
— Он не принимает.
— Так никого и не принимает?
— Никого. Болеет барин-то.
— Доложи, что человек из скита пришёл. Он знает.
— Из какого скита?
— Доложи. Он знает. Из того, что был за болотами да сгорел в одну ночь.
Привратник прикрыл дверь, не пуская посетителя в дом, и долгое время отсутствовал. Когда вернулся, приоткрыл дверь совсем немного, оставив узкую щёлочку.
— Барин не изволит принимать. Сказал, что не знает никого из скита и скита не знает. И недосуг ему и болен он. Так что езжайте с Богом обратно.
Изот хотел ещё задать вопрос, но дверь захлопнулась, щёлкнул засов.
«Вот те раз», — подумал Изот и стал кулаком стучать в рассохшиеся филёнки.
— Я тебе русским языком сказал, что барин не изволит никого принимать, — прозвучал из-за двери голос слуги. — Проваливай подобру поздорову. Будешь стучать — слуги взашей выгонят.
Изот подумал, что лучше ему уйти. Одноглазый говорил, что у барина сорвиголовы в услужении, намнут ему шею не за понюшку табаку.
Он сошёл с крыльца и оглянулся. В итальянском окне шевельнулась занавеска. Через стекло на Изота глянуло старческое, изборождённое морщинами лицо. Ключник обомлел. Он узнал того барина, что был в скиту, постаревшего, утратившего былую свежесть. Такой же взгляд, тяжелый и мрачный, смотрел на ключника. Это происходило одно мгновение, но и его было достаточно, чтобы всё встало на свои места. Отроков и Олантьев были одним и тем же человеком.
