Снова завыли волки, прервав мысли Изота. Он открыл глаза. Продремал он час или два. Костёр почти прогорел. Скитник поёжился в своём кафтане — животу было жарко, а спина мёрзла. Волки к костру близко не подступятся. Пока горит огонь, их нечего опасаться, а дров хватит на всю ночь. Полезут ближе — выстрелит из ружья.
Через полчаса волки подошли совсем близко и сгрудились саженях в ста от костра. Их не было видно в темноте, но они ощущались Изотом совсем рядом. Время от время они выли, им вторили другие в противоположной стороне, и ключник подумывал, что они его взяли в кольцо.
Он опять задремал в тепле, исходившем от костра, глаза сами закрывались, будто и не бродила рядом опасность. Проснувшись от внутреннего безотчетного толчка, Изот заметил, что волки совсем рядом. Он видел во мраке их отражающие свет глаза.
— Совсем осмелели, — прошептал Изот. — Вот я вас сейчас пугану, — и наугад выстрелил в совсем осмелевшего волка.
Послышался вой, потасовка в стае. Волки отошли от костра дальше, но совсем не уходили. Изот перезарядил ружье, подвинул к ноге топор. До утра он не сомкнул глаз, поддерживая огонь. Перед рассветом волки неслышно ушли.
Как только рассвело, ключник выбрался из-под ветвей. На снегу увидел множество волчьих следов, несколько капель крови. «Задел-таки, — подумал он. — Вперёд наука — не суйся, куда не попадя».
Растопив снега, он сварил несколько картофелин, нашёл в котомке полдюжины пирогов с печёнкой, видно, незаметно сунула Прасковья, нацепил лыжи и пошёл по болоту.
За время его отсутствия места эти сильно изменились. Он узнавал их и в то же время терялся в догадках — здесь ли он идёт. Лишь выйдя в центр болот, где ничего не росло, кроме осоки, рогоза да чахлых берез, он стал ориентироваться свободнее.
Зачем он шёл? Мог бы действительно дождаться лета и по реке, по тайным тропам добраться до скита. Как только он поселился у мельника, неуёмная тоска по вечерам охватывала, полонила душу, изнуряла её, не давала простору для радости. Быть рядом, всего в тридцати — сорока верстах от того места, пусть сожжённого и заросшего, не наполненного многоголосием жизни, и не навестить могилы тех, кого любил, кого почитал, с кем рядом прошла жизнь — это ли был не грех? Все это время его тянуло в скит и когда стало совсем невмоготу, он решил тронуться в путь, пренебрегая опасностями, которые таила в себе зимняя дорога для одинокого путника.
Своего родителя Изот помнил плохо. Евстигней был красивым рослым мужиком в расцвете сил. На постройке церкви упал с двухъярусной колокольни при воздвижении креста, сломал позвоночник, долго мучился, прикованный к постели, пока не отдал Богу душу. Мать не долго пережила мужа. После его смерти её изнуряла внутренняя немочь, то ли тоска по мужу, то ли ещё что, но истаяла она в полтора года и тоже нашла упокоение на скитском кладбище. Тогда-то и приглянулся смышлённый мальчонка старцу Кириллу, который взял заботы о нём на себя… Теперь, не совладав с зовом души, повинуясь безотчётной потребности сердца, идёт Изот в то место, где родился и жил, и так нелепо всё кончилось по злому умыслу корыстолюбца и его прихвостней.
