Поздоровались, как старые знакомые, за руку.
— Здравствуйте, Маркел Никонорыч!
— Доброго вам здоровья, мужики!
Приехавшие сняли шапки, поклонились: мельник не барин, но лицо значительное, а от поклона шея не переломится.
Маркел помог завести лошадей поближе к настилу, под навес, чтоб сподручнее и ближе было таскать мешки.
— Сами разгрузите или помочь? — спросил он.
— Ну что ты, Маркел Никонорыч, — ответили мужики, оба кряжистые, в силе. — Сами справимся, не впервой. — И стали выгружать мешки из саней.
— Как доехали? — спросил Маркел.
— Хорошо. Дорогу-то полем передуло, но снег лёгкий. Хорошо доехали. А чо не доехать: лошадки справные.
— Никто не попадался на пути?
— Никого не видели, — замотали головами мужики. — А чо?
Маркелу не хотелось рассказывать про младенца, и он соврал:
— Говорят, беглый объявился. Из острога бежал.
— Беглый! — удивились мужики. — Вот те ну! Нет, мы никого не видали. А чо беглецу на дороге делать? Он, чай, в лесу хоронится…
— Жрать-то ему надо. Разбоем, стало быть, промышлять будет, — пояснил Маркел, сам испугавшись своих домыслов.
— Спаси и сохрани, — перекрестились мужики. — Не дай Бог, такому на пути повстречаться…
Так ничего и не узнав про человека, принёсшего младенца, Маркел принялся за свое дело.
К обеду управившись с помолом, он отпустил мужиков с мукою восвояси, сам прибрался на мельнице и вернулся в дом.
Ребёнок мирно спал, завёрнутый в чистые простынки на матрасике, на скорую руку сшитым Прасковьей и набитым соломой. У печи, жарко пылавшей, стояло деревянное корыто с водой.
— А я помыла мальчонку-то, — говорила Прасковья, собирая обед на стол. — В чистотеле его ополоснула, чтоб никакая короста не пристала. Редко его мыли-то… опаршивел весь…
Маркел подошёл к ребёнку, наклонился, долго разглядывал, словно в первый раз увидел такого маленького.
— Мальчонка, говоришь?
— Мальчонка, Маркел. Уж как он молоко сосал!.. Голоднющий ребенок-то был…
— Знамо дело, голоднющий. Было бы чем кормить, не подкинули бы.
— Не от хорошего житья подкинули, — вздыхая, согласилась Прасковья.
— Тряпьё сожгла?
— Сожгла. Как ты велел. Чего не сжечь. Гнильё одно.
— Правильно. Неизвестно, откуда он. Еще хворость какую принесёт.
— Хватит тебе о таком судачить, — взволновалась Прасковья. — Скажешь тоже.
— Береженого Бог бережет.
— Вот смотри, что я нашла. — Прасковья подала мужу обрывок толстой промасленной бумаги размером в ладонь, в какую обычно заворачивают свечи в лавках. На бумаге размашисто, чем-то наподобие разведённой водою сажи было нацарапано: «Сохраните дитя и Господь поможет вам». Внизу было приписано: «А имя ему Антип».
