Между палаток он брел осторожно, оглядываясь и озираясь. На него никто не обратил внимания. Ровно никакого. Словно не заметили. Хотя приметили отлично и наблюдали, изучали исподволь и искоса. Людей между этими палатками каждый день бродило несчитано. Горели костерки, на которых грели чайники и жарили мясо. На земле раскинулись синие, красные и оранжевые ватные одеяла — то ли дезинфекцию проходили, то ли просто на них днем валялись. Но сейчас эти яркие прямоугольники больно били в глаза, диссонируя на зеленой траве красным, синим, оранжевым светом. Вроде картин Петрова-Водкина. И любимые цыганские сочетания.
Сева медленно шагал между палатками. Их оказалось немало — табор был вполне приличный по размеру. Видно, цыгане расположились здесь надолго и всерьез.
А чем они занимаются? — думал Сева. Ну, женщины с детьми ездят в Москву — тут близко, удобно — гадать да просить милостыню. Косметику продают, как-то пару раз видел. А что делают мужчины? Гадать им не к лицу, тогда что же? А-а, да, наркотики… Ну, наверное, не они одни. Еще чем-то промышляют.
Вокруг костерков и просто на траве сидели женщины. Дети носились вокруг с дикими воплями, но опять — Севу они словно не видели, не замечали. Ему стало как-то не по себе — нечто нехорошее, подозрительное прикоснулось к душе легким серым туманом и обволокло ее сыростью и хмарью.
Сева хотел заговорить с этими женщинами, расспросить их — а вдруг они что-то знают? Помогут? Подскажут? Но и говорить было страшно. А почему — Сева не понимал. Потом поймал один-другой косой взгляд, мрачный, хорошего не обещающий, и поторопился уйти ни с чем. Он внезапно понял, что все это — его хождения тут, попытки расспросов, поиски — совершенно бесполезно. И никакой правды ему у этих женщин с лживыми глазами — скользких, узкокостных, не женщины, а иголки! — не вызнать, не доискаться, не допроситься, как ни старайся.
И Сева повернулся и заторопился обратно, к станции. Мимо тех же неприветливых палаток и холодных, угрожающих взглядов исподлобья, изредка будто нацеливающихся ему в спину.
Уже возле лестницы на перрон его догнала молодая развязная цыганка. И залопотала с полоборота:
— Эй, что я тебе скажу! Молодой, красивый, и жить будешь долго!..
Сева не оглянулся, не остановился и прибавил ходу. Неинтересно слушать, что она там наплетет дальше. Но цыганка нагнала его и цепко, больно схватила за руку:
— Эй, ты чего приходил? Может, погадать тебе? Давай погадаю.
