В смысле плана денек оказался не из лучших. Время летело катастрофически быстро, а в кассе — Эдик бросил взгляд на «цепочку» таксомотора — шесть рублей с копейками и две сиротливых посадки. Не густо.
В центре, у телеграфа, к нему сели какие-то две щебечущие девицы с цветами, а у почтамта к ним присоединился бородатый негр, говорящий по-русски лучше, чем ведущий передачи «Утренняя почта»: он иронично корил девиц за якобы невнимание к его чуть ли не коронованной персоне. Причем не мэкал, не экал, а садил деепричастными оборотами и вводными предложениями, да так, что Эдик подумал: «Ну и ну, этот тебе не только „Катюшу“ споет». Сошла эта троица у общаги университета. Там Эдик, бросив машину, посидел на бордюре, понюхал весеннюю травку на газончике. Было тепло, солнышко уже хорошо пригревало, и как-то лениво подумалось даже: а плевать на план. Однако чувство долга вскоре снова взяло верх, и Эдик вновь включился в суматошные гонки по улицам большого города.
У гостиницы «Южная» он прихватил элегантного грузина на Курский вокзал. По виду даже не скажешь, кем бы тот мог работать: дымчатые очки, вельвет, хлопок, через руку плащ «лондонский туман», благородная ухоженная проседь, на запястье, разумеется «Ориент-колледж», словом, простенько, но со вкусом, неизбитый фасончик. Заплатил он, как само собой разумеющееся, вдвое больше по счетчику, и, когда Эдик было возразил, дескать, много, тот даже не улыбнулся, а заметил по-деловому, серьезно:
— Это мое правило, дорогой: сам зарабатываю и другим даю жить. До свидания, дорогой.
На стоянке у Курского вокзала Баранчук встал в очередь, но двигалась она медленно, и он решил выскочить на Садовое кольцо к обычной толкотне у бойкого «Гастронома», где могло повезти быстрее. Так он и сделал. Тормознул за троллейбусной остановкой, достал расхожую тряпку из-под сиденья и, выйдя из машины, что есть мочи принялся тереть лобовое стекло до самозабвенного блеска: что поделаешь, водителя Эдуарда Баранчука еще со времен армии раздражали на стекле малейшие пылинки. Так он тер, пока его не хлопнули по плечу и громкий голос не окликнул:
— Ба, да это же Баранчук!
Он обернулся и обомлел: на него, улыбаясь, глядел парень, как две капли похожий на тот портрет, что висел в диспетчерской. Это, конечно, был его родственник Борис — Борька из Серпухова, двоюродный брат.
— Давненько же мы не виделись, — фальшиво обрадовался Борька. — Ну, как ты?
Братья не виделись года три, а то и четыре.
