— Клянусь, мама, я буду ездить на курсы! — закричала я. — И над словами твоими я буду думать.
Вот тут я соврала: я была так не согласна с мамой, что постаралась поскорее забыть ее слова. Вдруг у меня мелькнуло ужасное подозрение, что мама просто не хочет, чтобы я выходила замуж. Я слышала о таких случаях, когда одинокие женщины стремятся удержать рядом с собой своих детей. И эта мысль в то время здорово отдалила меня от мамы.
Но на курсы я действительно стала ездить — вместе с Марком. Он провожал меня до здания литфака университета и с удовольствием сидел со мной на лекциях. Во всяком случае, рассказывал мне потом массу интересных вещей, которые я, сидя рядом с любимым, просто пропускала мимо ушей.
Но был один день в неделю, когда Марк уезжал в Питер по своим делам, а возвращался поздно вечером. В этот день (понедельник) мы с ним не виделись даже в школе, потому что у него не было уроков. Только созванивались вечером. Поэтому по понедельникам я всегда хандрила и чувствовала себя больной. В школу идти не было ни малейшего стимула. Но если мама все же выпроваживала меня на уроки, после занятий я шла к Нинке и засиживалась у нее до вечера.
Однажды в такой день я с горя рассказала Нинке о своих отношениях с Марком. Моя бедная робкая подружка ужасно перепугалась, а потом накинулась на меня:
— Почему же Марк Леонидович сразу не уволился, как только понял, что ты учишься в этой школе?
— А зачем, Нинка? — блаженно улыбнулась я. — Зато мы можем гораздо больше времени проводить вместе. И заметь, оценки у меня по алгебре и геометрии стали лучше, хотя Марк их не натягивает. Просто его объяснения как-то лучше до меня доходят. Особенно внеклассные.
— Он бы мог и так тебе помогать, не работая в нашей школе, — резонно возразила Нинка. — Ты хоть представляешь, что начнется, если вас застукают вместе?
— Ну и что такого страшного случится? Из комсомола не исключат — нет больше комсомола. И вообще, сколько там осталось до конца года? А потом мы, наверное, сразу поженимся.
Но Нинка продолжала за нас переживать. Настолько, что, когда Марк вызывал ее к доске, бедняжка от смущения не могла выдавить из себя ни звука. Писать на доске Нинка тоже была не в силах, мел крошился в ее руке и покрывал платье белыми узорами. В результате оценки по алгебре и геометрии катились в пропасть, и руководство школы било тревогу: ведь прежде Нинка решительно шла на медаль. Я даже собиралась поговорить о ней с Марком, но немного опасалась: вдруг он станет ругать меня за то, что доверила свою тайну подруге?
