— Ты знаешь латынь, у тебя есть книги и серебро в кошеле. У тебя голос иерихонской трубы, слог Иоанна Златоуста и стан царицы Савской. А я нищий монах, едва помнящий главные молитвы. Но помни — блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное! Не с фарисеями Бог, но с малыми людьми!
А фэйри вдруг улыбается. И снова звон, не как колокол, а как меч — но на этот раз говорит на камбрийском.
— Святой отец, посмотри на себя и на меня! Кто из нас меньше?
Разводит руки в стороны. В толпе раздаются смешки. А пока люди смеются, сида — точно сида — продолжает:
— Блаженны нищие духом. Может, ты и блажен, ибо обычному нищему с таким брюхом не подадут. Апостол Павел говорил:[2] верую, ибо знаю. Добрые монахи знают Писание наизусть, не оправдывая себя слабой памятью. Я, верно, глупа и забывчива, и вера моя — с горчичное зерно. Но я пользуюсь костылем, и не похваляюсь, что у меня нет ног.
Сида смолкла. Чуть опустила плечи — и сразу стало видно — устала. Очень устала. Как только на ногах ещё стоит! Но руки нехотя подобрали дорожный мешок с земли, натужно закинули за спину. Уши сперва взлетели вверх, но тут же тряпками свисли к плечам. Сида поплелась было прочь, безразличная ко всему, но только монах открыл рот — сказать вдогонку пару ласковых, хлопнула себя по лбу.
— Люди добрые, доведите до кузницы, а? Мне надо навершие на посох сделать… Крестообразное…
Тут Лорн понял: да беднягу ж родня из холма выгнала! Или выжила… Почему-то все крещёные фэйри уходили жить к людям. Даже боги. Приживались многие. В дикой Эйре, у северных скоттов и пиктов… А в добром цивилизованном, православном Диведе вон как встретили. По одёжке, по красным лохмам да звериным ушам. Так вот вам теперь — крест и Библия. И пусть другие боятся — а кузнецу по ремеслу положено дружить с фэйри. Ради общих секретов, и того, что именно сиды принесли людям кузнечное дело.
— Кер-Мирддин город большой, у нас три кузницы, — громко объявил Лорн, — Доведу до любой, но советую обратиться ко мне. Если и правда серебро в кошеле имеется. Я — Лорн ап Данхэм, и я — лучший кузнец в королевстве Дивед.
Толпа, услышав про скучные бытовые дела, начала истаивать. Сида поспешила закрепить окончание словесного поединка.
— В таком случае заказ твой. Веди, — и, на всю площадь, недоумённо, — А почему ваш монах на меня набросился? Уши мои не понравились?
— Ряса ему твоя не понравилась, — подыграл кузнец, — а латынь и того больше. За место боится. Он же при короле так, на безрыбье. Но очень надеется стать собственным короля исповедником. Когда рукоположат.
