— Я… Мне распеться надо.
— Аудиторию ищи. Или вот что… тут распевайся.
— Здесь не класс, — отрезала «ежиха». Теперь, когда у непонятной толкиенистки засветила впереди дорога, помогать ей уже не хотелось, — хочет распеваться — пусть ищет свободную аудиторию.
— Ну, Валенька, — взмолилась Немайн, надеясь, что некоторую искусственность не заметят, — Ну вдруг из меня что-то выйдет? Я же тебе всю жизнь буду обязана… Ты же мне сама советовала…
Собственно, она могла просто заявить, что замдекана — главнее, встать в позу и начать петь. Могла и отправиться поискать класс — свободный вполне может найтись. Могла… много чего. Но решила попробовать достучаться. Даже слезу без лука выдавила. И старательно заглянула — снизу вверх, заполненными влагой блюдцами.
— Ладно, — отрезала «ежиха», — но это единственное исключение…
Хотя начала догадываться — не единственное, а первое. И жёсткость тона была жёсткостью отступающей болезни. Скоро у деканата будет хороший и весёлый сотрудник. Девушка, смирившаяся с тем, что великой ей не стать. Но свято уверенная в том, что быть первой подругой великой — тоже нужно. Иначе их не будет, великих… А великая рано или поздно попадётся…
Как только Немайн издала первые звуки, внутрь заглянула Колдунья.
— Можно послушать?
— А что тут слушать-то? Обычные упражнения…
— Тем более…
Через полчаса она достала блокнот и принялась водить внутри стилусом. А когда пришло время, сообщила об этом слишком уж увлекшейся Немайн. Ухватила за руку. И отвела на экзамен — под самую дверь, только паркет мелькнул под ногами. Немайн успела подумать, что запись — это хорошо, никакой тебе толпы, разве пара-тройка ожидающих. Из класса, где тот проходил, как раз вышла девчонка, заплаканная и злая.
— Срезали, — сообщила.
— За что?
— Снегурочку пела. Сказали, растаяла неубедительно…
Немайн скептически свесила голову набок. Что для поступления нужен голос, и ещё раз голос, а никак не драматический талант, из ожидающих прослушивания осознавали не все. А потому…
— Следующий.
Все переглядываются. Страшно, видите ли… Немайн юркнула в дверь.
Через несколько минут Немайн стояла перед комиссией, и не знала куда деть руки. Места не находилось. Когда пела — были при деле, а тут вдруг… Догадалась, сцепила в замок. А комиссия совещалась.
— Вы можете спеть что-нибудь ещё? Кроме этих двух арий?
— Могу… Дочь полка могу, Линду ди Шамуни могу. Даже Лючию.
— Хм… А что, кроме Доницетти, других композиторов в мире нет? И народных песен?
