— Доброе утро, Галлия, — произнес он по-гречески. — А это, должно быть, египетские царевич и царевна.
— Да, господин Александр и госпожа Селена, — ответила та, к моему изумлению, на эллинском наречии. — Они обучались в Мусейоне. Госпожа Октавия говорит, что царевна одарена в искусстве.
Учитель Веррий посмотрел на меня.
— В каком же?
— Интересуюсь архитектурой, — ответила я. — Зданиями, городами.
— Ну а царевич?
Я замялась, а Марцелл рассмеялся и пояснил по-гречески:
— Александр играет на скачках и потрясающе режется в кости.
Между бровями учителя появилась морщинка. Юлия хихикнула.
— Что смешного в том, чтобы праздно растрачивать время? — едко вставил Тиберий.
— Ничего. Как и в зазнайстве, — парировала она, и шея молодого человека побагровела, потом запунцовели щеки.
Не обращая внимания на их привычную перепалку, учитель Веррий заговорил со мной:
— Надеюсь, в Муcейоне ты изучала Вергилия?
— А еще Овидия, и Гомера, и афинских трагиков.
Он просто расцвел от удовольствия.
— Тогда с радостью говорю тебе: добро пожаловать в школу.
С этими словами он покосился на Юлию и Марцелла.
Интересно: если бы не их высокое положение на Палатине, какой прием ожидал бы здесь эту парочку? Галлия ушла, попрощавшись, а мы заняли отдельные столики, на каждом из которых лежала восковая табличка и стиль[19].
— На каком языке нас будут учить? — спросил мой брат.
— Как сказал Цицерон, за добродетелью нужно обращаться к соплеменникам, а вот культуру искать лучше у греков.
Мы с Александром переглянулись, и я заметила в уголках его рта улыбку. Стало быть, все, что от нас здесь потребуется, — это выучить язык собственных предков? То есть почти ничего.
Остаток утра мы провели за чтением афинских пьес. Занятия обещали быть несложными, но интересными. Учитель Веррий устроил состязание между нами: кто быстрее ответит на заданный вопрос. За правильный ответ мы получали особые фишки. Ближе к концу урока состязались уже только я и Тиберий. На столе Александра лежало семь фишек, у Юлии — три, у Марцелла — одна, а у нас двоих набралось по одиннадцать штук. Я не знала, какой будет награда, но твердо вознамерилась не отступать.
И вот учитель Веррий широко улыбнулся.
— Последний вопрос.
Я посмотрела на Тиберия, решительно выпятившего губы.
— Кто еще, кроме Софокла, — начал учитель, — написал пьесу под названием «Антигона»?
— Еврипид! — воскликнула я.
Тиберий откинулся на стуле, признавая поражение, и, глядя на меня со смешанными чувствами уважения и ревности, наконец произнес:
