— В Пергаме их двести тысяч, и все достались нашей матери в дар от папы. Она читала их — по одной за ночь.
Брат посмотрел на меня, и я догадалась: он вспоминает седьмой день рождения, когда нам позволили выбрать себе что-нибудь из пергамской библиотеки. Александру понравилась книга о лошадях, а мне приглянулся чистый альбом для рисунков…
Я отвела глаза, и племянник Цезаря тихо проговорил:
— Клеопатра была необыкновенной женщиной.
— Да, — в тон ему отозвался мой брат.
В коридоре послышались негромкие шаги. Наш гость поднялся.
— Это мама, — сказал он, возвращая альбом.
Дверь отворилась. В проеме возникло лицо Октавии рядом с масляным светильником.
— Марцелл, что ты делаешь? — резко спросила она.
— Иду спать, — озорно ухмыльнулся он и, чмокнув мать в щеку, пообещал нам: — Утром увидимся.
Октавия дождалась его ухода и неторопливо поставила светильник на стол.
Мы забрались на кушетки. Что дальше? Несмотря на жару, я натянула на себя тонкое льняное одеяло. Сестра Цезаря подошла и села на край моей кушетки. Вдохнув, я уловила слабый лавандовый аромат, исходивший от ее кожи. Мама душилась только жасмином.
— Как прошел день? — спросила Октавия.
Недоуменно переглянувшись с братом, я честно призналась:
— Утомительно.
— Завтра будет еще тяжелее, — предупредила она. — Я помогу вам подготовиться для триумфального шествия. Правда, оно продлится всего один день.
— Я думала, три.
— Верно, но ваше участие потребуется только завтра. Утром к вам в комнату принесут наряды. Вы в них оденетесь и проедете вслед за Цезарем на деревянном плотике. Да, от цепей отказаться не получилось, но вот заковывать вам шеи я не позволю. Это для рабов.
— А потом? — ровным голосом спросил Александр.
— Вернетесь на триумфальный пир. Он будет куда богаче сегодняшнего. Жаль только, что завтра вы много чего насмотритесь. Такого, из-за чего можете сильно расстроиться.
— В нас будут плевать на улицах? — прошептала я.
— Не знаю. Вообще-то плебеи рвут и мечут от злости. Они готовы поверить всему, что слышали о ваших родителях.
— Например? — не отступала я.
Октавия передернула плечами.
— Ну, что ваш отец, пока был в Египте, одевался в хитон, позабыв свою тогу.
Я вскинула подбородок.
— Это правда.
— Чему еще они верят? — спросил Александр.
— Якобы Антоний велел почитать себя как Диониса, носил его тирс и короновался венком из плюща.
Перед моими глазами возник отец в золотых и красных одеждах, вздымающий вместо меча стебель фенхеля — в точности как описала сестра Цезаря.
