У Волошиной не было никаких документов. Единственный — вывернутый из носового платка, измятый, давно пожелтевший листок имел трехлетнюю давность и не мог служить доказательством ее слов. Но слезившиеся горем старческие глаза были сильнее всяких бумаг. Они заставляли верить всему, о чем говорила старушка. И Касаткин верил. Он точно сам становился свидетелем событий, неожиданно вторгшихся в тихую жизнь старой женщины. Потому всё больше раздражался, всё чаще покашливал, хватался за грудь.
«Черт знает откуда только берется эта накипь!» — думал он.
Вот открывается калитка бревенчатого домика Волошиной, спрятавшегося на окраине города в густом вишневом саду, и Касаткин видит, как во двор входит краснощекая с косой за плечами деревенская девушка. На ней простенькое ситцевое платье, в руке расписанный васильками фанерный чемодан. Она осторожно подымается по ступенькам крыльца, несмело стучится в дверь.
— Вот ты какая, Катюша! — и вышедшая на порог Волошина обнимает девушку.
— Я к вам, тетушка, к вам насовсем, — заливается румянцем племянница.
— Что ж, места у меня хватит…
А спустя месяц-второй даже соседи Волошиной уже говорили:
— И какая же славная помощница появилась у Павловны, огонь, а не девушка.
Да, Катюша была, как огонь. Она уже работала на фабрике и была полной хозяйкой в доме: варила обед, мыла полы, мела двор, бегала по аптекам за порошками и микстурами для часто болевшей Волошиной.
Прошел год. Волошина стала подумывать о близкой смерти и решила уже отписать дом полюбившейся ей племяннице. А случилось всё иначе. В один из тех дней девушка неожиданно появилась в доме с молодым человеком — крепким рыжеватым парнем с частыми веснушками на скуластом лице.
— Это мой муж, тетушка, Миша Ползунков, мы только расписались, — сказала Катюша и, густо покраснев, опустила глаза.
— А ты бойчее вышла, чем я поначалу думала, — с упреком выговорила Анастасия Павловна. Она недоверчиво посмотрела на своего нового родственника. — Ну, что ж, поздравляю с законным браком…
Но Ползунков в разговоре оказался обходительным. После первых же его слов на душе у старушки отлегло. Парень стал приходить всё чаще и совсем расположил к себе Волошину. Как-то после получки он привез Павловне новый головной платок, поставил на стол бутылку вишневки. Все трое расположились по-семейному. Завязался хороший домашний разговор.
— Трудновато вам, Анастасия Павловна, одной, — оглядывая просторную, залитую солнцем комнату, говорил Ползунков.
