Помимо общей диспозиции, по-своему толкующей события ХХ столетия, — существенно раздвигая при этом смысловые ретроспективы века, поставившего ряд "экспериментов", включая опыт ГУЛАГа и Холокоста, Дрездена и Хиросимы, Пол Пота и Руанды (Но можем ли мы с уверенностью ответить на вопрос, символами или эскизами чего эти события являются? Способны ли мы, хотя бы отчасти, представить себе природу и форму гипотетичного "глобального Холокоста"?), — в логике социализированной деструкции утверждается и прочитывается также нечто более "интимное", частное. Но в то же время прагматичное: соединение в стратегии жизненного успеха строительства амбициозной карьерной траектории и всепоглощающей жертвенности, ищущей не менее грандиозного разрешения, когда управляемая смерть воспринимается как главное деяние, своеобразный апофеоз жизни. Ибо ход истории предуказуют не только держатели привычного реестра ресурсов, но и жертва. В условиях власти, тотально подавляющей личность, подвергающей геноциду этническую группу, нацию, расу, профессиональную или социальную страту, порою лишь уникальная жертва способна одержать верх над режимом.
Не вполне очевидный политический привкус подобной мотивации был прочувствован на исходе второго тысячелетия, когда ее перспективы оказались прочитанными весьма разноликим образом. В том числе и совершенно иначе, нежели мыслилось теми, кто впервые выдвинул соответствующую идею. В сущности, умные головы не только отыскали новый вид оружия массового поражения, но также обнаружили принципиально другое направление исторического творчества, реализующего потенцию жителей цивилизационной периферии трансформировать себя в действенную, влиятельную и в то же время доступную управлению — прямым либо косвенным образом — силу. В итоге создается удивительный механизм: эффективный рычаг точечного, а при необходимости и массированного воздействия на происходящие события, набор остро отточенных скальпелей для хирургии стремительных перемен.
Идея корректировки истории жертвой — основная ценность, на которой зиждилась двухтысячелетняя цивилизация, — предельно извратилась, обретя в начале тысячелетия третьего вполне карикатурное и вовсе не христианское, а скорее гностическое (лжеименное) звучание. В результате на планете возрождается нигилистическое мировоззрение, в своих основах излучающее тягу к смерти, отрицающее состоятельность тварного мира, претензии социальных институций на легитимность и даже само право человека на бытие.
