Дима открыл глаза и, как почти каждый раз утром, увидел смотрящие на него темно-серые глаза. Раньше он шутил, по поводу особой влюбленности в него гнома в эти минуты, но сейчас, зная, о чем тот думает, сел напротив и молчал, пока, казалось, не принял какое-то неожиданное решение:
– Сереж…
От неожиданности – друг назвал его по имени впервые за все время их знакомства, Сергея окатила горячая волна испуга. Но успокоившись так же быстро, он опять смотрел на Диму, словно моля о чем-то, и тот продолжил, боясь, что, как ребенок, заплачет от этого взгляда:
– Сереж, я слетаю к матери, в миллионерию ее, но не думаю, что душа моя свободная, но изначально советская, примет образ их распутной жизни, а они – мой – жиголо для мамы. Так что я в Союз вернусь через месяц-два, квартира-то у матери в Питере осталась. И если ты со своими к тому времени до драки дойдешь, приедешь жить ко мне. А если нормально все будет у тебя, поменяю я квартиру эту на Москву. В общем, по всякому, рядом будем.
От такого неожиданного решения Димы в голове Сергея замелькали картинки жизни – настоящей, не взаперти, и веселые маленькие хрюшки в его душе, как в детстве, завизжали от счастья, казалось распихивая друг друга, чтобы он понял, какая из них счастлива за него больше.
Приехавшему за сыном в колледж, Глебу было тяжело смотреть на прощание сына с единственным – он полностью отдавал себе в этом отчет – близким для того человеком. Он смотрел, как два взрослых, выделявшихся из любой толпы, молодых человека, пытаясь не заплакать, стояли, уткнувшись – смешно со стороны – друг в друга, для чего Диме пришлось согнуться в кольцо, но он явно не ощущал никакого неудобства. Глеб, никогда не имевший друзей – в понимании этих двоих, – не проходивший через горечь расставания с единственным понимающим тебя на всем свете существом, почувствовал, как слезы ни то обиды – что не он самый близкий для сына, ни то от действительно понимания трагедии момента, схватил последний Сережин чемодан и спешно сел в машину, из которой он старался не смотреть в сторону сына и его друга, не думать о вчерашнем разговоре с женой, которая была напугана, как и он, возвращением в Москву, совместной жизнью с Сережей, их отношениями и будущим вообще, и о том, что успокоить жену ему было нечем.
