— Все, Серенький. Вставай, вставай, малыш…
Встаю. Наверное, встаю. Ничего не чувствую.
— Хорошо, молодец. Идем, едем…
Наверное, то, как я иду, смотрится очень страшно.
Я так думаю — я чувствую, что Димке страшно.
***
— Шеф, ну давай скорее. Умоляю, ты видишь, что секунды решают?
— Да что ж я сделаю?
— По тротуару давай!
***
Холодный март, немного снежит робкая еще весна. Она смущенно глядит на рослого и сильного мужчину с длинными волосами, который несет на руках в больницу нескладного худощавого подростка в летних шортиках и серым цветом лица.
...потом, дома, Димка устало и бесцветно рассказывал мне все. Как он занес меня в больницу, как дал деньги медсестре. Про капельницы рассказал, сколько это стоило. Самым главным и сложным, — говорил он, разрезая мне душу безжалостной правдой, — было убедить медсестру, что я отравился. Не так и много потребовалось для убеждения — всего-то пятьсот гривен. Итого, мои три дня обошлись в тысячу.
Сумасшедшая по тем временам сумма.
— Сережка, — сжав пальцами виски, сказал Димка. — Я ж эти деньги не рисую.
— Прости меня, пожалуйста, — я отвел взгляд.
Все-таки я изрядная сволочь.
— И что мне теперь делать? — вдруг взорвался Димка. — Ножи прятать, газ отключить, замки по ящикам развесить, решетки на окна поставить, каждый твой шаг контролировать? Слова тебе не сказать?
Я смотрел в пол.
— Я… больше никогда не буду, — прошептал в ответ, вздохнул.
Димка подошел ко мне, сел рядом. Обнял за плечи.
— Зачем? — просто спросил он.
От одиночества, Дима, — думал я, глядя на точечный след от игл капельницы на руке. От щемящего и беспросветного одиночества. Ты делаешь все, чтобы меня оттуда вытащить, но, тем не менее, я одинок. Теперь и, наверное, навсегда.
— Больше не буду, — упрямо произнес я вслух. — Никогда-никогда.
Я не врал.
Димка молча прижал меня к себе.
А я молчал и думал, - Дима, ты правда думаешь, что мне хочется вот так чудить постоянно, каждый раз потом чувствуя себя последней сволочью? Не хочется. Как потом в глаза смотреть людям, которым я жизнь отравляю? Просто хочу жить, радоваться тому, что живу.
Кто мне не дает?
Хороший вопрос.
Ты вот всегда в своих молитвах просил — избави, Боже, подай. А имел ли право на это? И так Бог нам дал все, что нам нужно, и даже с избытком, а мы постоянно — дай, подари, сделай за нас. И потому, — возможно, только возможно, — и был я у тебя такой тварью. Чтобы ты прощал, доставал меня изо всех тех волчьих ям, куда я сам себя загонял, в последний миг, когда я уже был готов упасть в пропасть, ловил меня за руку. И прощал. Снова прощал.
