Вот и все, - мелькнула в голове мысль. Никаких эмоций.
Все.
Я упал, успел рефлекторно выставить вперед руки. Упал на ладони…
…и мне стало ясно — такую боль терпеть невозможно.
Я застонал.
Вот я жил себе в городе на Днепре. Город насчитывает миллион с чем-то жителей, и все они разбросаны по высотным пулям, нацеленным в брюхо неба, расположенным на двух берегах вечной реки, этот миллион с чем-то в большинстве своем по ночам мирно спит. А я сейчас — между этих берегов, один. Может, за эту наглость и наказан?
Но не это сейчас заботило меня. Почему-то в этот момент сквозь красные вспышки боли и стук страха в висках я совершенно не думал ни о чем, кроме одного — зачем это, черт побери, нужно острову?
— Зачем?! — заорал я. Но крик не получился.
Зачем?.. — прохрипел я только, и уронил голову на мерзлый песок. И почувствовал, как царапает он мою кожу, — как не мою. Она превратилась в резиновую маску на моем лице.
Подлетела ворона. Под предлогом того, что нашла что-то интересное на земле, наклонилась, едва не касаясь клювом мерзлого песка, качнула головой, но мне было ясно — это все только для того, чтобы вновь пробуравить мне череп взглядом одного черного глаза, в котором отражался свет лампочки.
С днем рождения, — усмехался этот взгляд.
Мне вдруг стало все равно.
— Иди на хрен, — тихо и умиротворенно послал я пернатого поздравителя.
И закрыл глаза.
***
Боже. Вот вроде и мысли правильные часто посещают, и сделать что-то хочется... А не делаю. Как белый флаг с черным солнцем жизнь развевается, как будто хочется чего-то, а не дается в руки, темной пеленой скрыто. Господи, наставь и дай мне веры и силы. А если подашь веру и силы мне преумножишь, то подскажи — для чего?
Для чего мне был дан Димка? Для чего я ему был? Почему ты забрал его у меня?
Хоть на один вопрос ответь, Боже.
Хоть на крупицу приблизь меня к себе.
Так хочется не знать, не верить, — а веровать, что ли. Честно и чисто приблизиться к прощению. Боже, ты ведь видишь все грехи. А живой я, хоть и умирающий, и сейчас перед тобой ниц пал. Прости мне все, тяжело умирать мне, ой как тяжело.
И не хочется. И страшно как...
Мразь я.
Плюнул бы в рожу себе, если бы смог. И не простил бы никогда.
А ты?
Простишь?
***
Тебе нет прощения, — со спокойной решимостью думал я, глядя, как он падает на спину, поскользнувшись на обледенелой дороге. Замерзший асфальт с утра посыпали песком, но это никак не спасало ситуацию.
Я помог ему подняться. Во мне горела холодная ненависть, вырывалась паром изо рта.
