- Вороны способны к сложным формам поведения, - сказала Маша.
Миша смущенно вздохнул и посмотрел в зрительный зал. Наступила пауза. Было слышно поскрипывание кресел в партере, кто-то сдавленно кашлянул.
- А что случилось с твоей матерью? - спросил Миша.
- У нее была очень тяжелая смерть. Она знала, что умирает. Полгода мучилась. И это в сорок три года! Я до сих пор вижу ее лицо! Что такое смерть?
- Я не знаю, - тихо сказал Миша.
- Исчезновение, - сказала Маша. - Какие страшные слова: мама умерла.
- В этом случае слова обрели свою изначальную сущность.
- Я не хочу этой сущности! - воскликнула Маша. - До чего же примитивна классика! Я жизни своей не пожалею, чтобы бороться с этим примитивизмом. Их время кончилось!
Миша осторожно положил руку ей на плечо, но Маша тут же отстранилась.
- Не надо, - сказала она.
- Ты какая-то дикая.
- Я - ворона! Способна к сложным формам поведения, поэтому настоящую жизнь я не пускаю в свои рассказы, поскольку настоящая эта жизнь чужда искусству, надсмехается над искусством, убивает искусство. Непосредственная жизнь, составляющая, собственно, суть классической литературы, все эти историйки чичиковых, обломовых, гуровых, - примитивы, чтиво для плебса.
Из правой двери появилась Ильинская. Она слышала последние слова Маши. Ильинская сказала:
- Извините, что вмешиваюсь, но плебс книг не читает.
Миша сложил руки на груди, сказал:
- В общем, это так. Зачем плебсу читать книги?
Следом за Ильинской вошли Александр Сергеевич и Алексей.
- О чем витийствуем? - спросил Александр Сергеевич.
Ильинская с улыбкой взглянула на него, сказала:
- О плебсе.
- Тема, достойная подробного рассмотрения, - сказал Александр Сергеевич и протянул Ильинской еловую шишку. - Посмотрите, какая красивая!
Ильинская взяла шишку, стала ее рассматривать, нюхать.
- Как выразительно пахнет смолой, лесом и даже Новым годом!
- А ведь в этой шишке закодировано несколько жизней, - сказал Александр Сергеевич. - Жаль, что елки не читают книг и относятся к плебсу! Вся природа относится к низколобому плебсу!
Маша подошла к нему и, глядя в лицо, с некоторым раздражением сказала:
- Вы этим хотите укорить меня, но я не обижаюсь. Я не обижаюсь! Ваше время прошло! Вам не дано проникнуть в запредельность моей словесной вязи!
- А я и не собираюсь проникать, - отшутился Александр Сергеевич. Мне Чехова достаточно: "Дуплет в угол... Круазе в середину..."
Из левой двери появились Абдуллаев с Соловьевым. У Соловьева в руках был пухлый скоросшиватель с квартальной отчетностью.
