— Слух еще есть: был-де у царя Федора сын Пётра… А нынче муромский посадский человек Илейка назвался царевичем Петром и пришел под Астрахань. Да сказывают и такое, што и прямь он Петр.
Лжедимитрий, помолчав, сказал, высоко заведя бровь и упершись в бок рукою:
— Вели ехать на Волгу гонцам — звать Петра в Москву. Такова мне пришла охота. Понял?
Отпустив боярина, он ходил из угла в угол, сидел и читал грамоты, подписывая их «Demetrius Imperator».[42] Потом кликнул Басманова, долго толковал с ним о медвежьей потехе и, как бы невзначай, велел удвоить в теремах польский караул.
А по слободам жаловались друг другу пришлые холопы:
— При Димитрии Иваныче нисколь легче не стало.
— Што было хлебца ржаного, и тот хлеб свезли, и сено, и скот на потребу панам, — все забрали!..
— Промеж дворов скитаемся! К царю бы дойти!
— Аль чего свербит? Не, братцы! Едино — на Комаринщину бежать надо!
В терему Марины готовились к веселью. Всю ночь примеряли платья, потешные маски… Было тихо. Лишь поляки для страху били из самопалов.
Низко стояла тяжелая, мутная луна…
На рассвете Лжедимитрий увидел сон.
Белоглазый аббат вел людей в черных сутанах к гуляй-городу на приступ. «Уймитесь! — говорил Лжедимитрий. — Не то и мне и вам худо будет!» А они всё шли по льду, тихие и немые; и только белоглазый кричал и прядал, как барс. «Гляди ж, коли так!» — сказал Лжедимитрий и повернул аббата лицом на восход солнца. Но там ничего не было. Только пар клубился, и тек, и, казалось, был полон звона… «Видишь?» — спросил он. «Нет». — «Неужто нет? — закричал Лжедимитрий. — Да вся ж Москва собралась на тебя!..» — и проснулся.
Потешная маска свалилась с одеяла.
Басманов, потный и красный, тряс его что было мочи:
— Сам ты повинен, государь!.. Не верил?! Гляди — вся Москва собралась на тебя!..
Частый сплошной звон ударял в потолок и оживал во всех вещах, стоял по углам палаты. Лжедимитрий вскочил. Золотой верх собора вспыхнул вдали. Гнутый, как зерцало, лист кровельной меди бросало ветром…
Эту же носимую ветром медь приметил, когда проезжал Москворецкие ворота… Он стоял в сорочке, рыжий, босой… Вдруг от топота ног загудели своды. Грянула брань…
— Я вам не Годунов! — завопил он и сорвал со стены палаш.
И тотчас хриплый и будто веселый голос спросил:
— Ну, безвременный царь, проспался ли?!.
Первый загудел набат на Ильинке на Новгородском дворе. За ним — кремлевский колокол «Налд», в который всегда били при тревоге.
— Кремль горит! — закричали смутники. — Царя убить хотят! Литва бьет бояр!..
