Несмотря на выходной день, в ресторане было довольно много свободных мест. Мы сели у окна. Пожилой итальянец зажег на нашем столике две свечи и подал меню.
— Каждый платит за себя, — прошептала Настя, не отрываясь от меню.
— Почему? — так же шепотом спросил я.
— Потому что мы получаем абсолютно одни и те же деньги.
— Мне очень хочется заплатить за нас обоих, — сказал я честно. — Пожалуйста.
Мое «пожалуйста» прозвучало вдруг так умоляюще, что Настя подняла глаза и посмотрела на меня своим спокойным взглядом. Кажется, она хотела ответить, но подошел официант. И без того сутулый, наклонившись к нам, он превратился в вопросительный знак. Смуглый, седой, с потрепанным блокнотом в руках. Мы выбрали салат из крабов и форель с гарниром. На глянцевых картинках меню они были самыми аппетитными. По моей просьбе были принесены также графины с вином и граппой.
— Тебя не обижает мое желание заплатить за обед?
— Еще никто не говорил со мной об обедах так страстно. А почему это должно меня обижать?
— Есть женщины, для которых такое предложение звучит оскорбительно.
— Ну, это не по моей части, — сказала Настя насмешливо. — Терпеть не моту феминисток.
— Правда?
— Несчастные закомплексованные тетки. Плюс разные там девушки в цвету. Я понимаю, что не у всех может получаться с мужчинами. Меня только злит, когда на этом строят идеологию. Бесхвостая лиса всегда доказывает, что без хвоста — лучше.
— А у нас это очень популярно. И ругать их здесь — ни-ни.
— Я знаю. И все-таки мне это кажется глупостью. Существуют, в конце концов, анатомические различия между мужчиной и женщиной — значит, Господь для чего-то создал их разными. Очевидно, перед ними ставились разные цели, и это мне вполне понятно. Что непонятно — это маниакальная тяга к равенству, как будто все можно со всем уравнять.
Официант принес большого размера блюда, на которых в обрамлении ярко-зеленых листьев лежали крабы.
— Вот это салат! — восхитилась Настя, надламывая ножом панцирь краба. Под панцирем показалось белое нежное мясо. — И как красиво, а?
— Красиво. Хочешь граппы?
Настя кивнула, и я налил ей граппы в маленькую с сужающимися кверху краями рюмку. Она отпила.
— С колода действительно приятно. Напоминает русскую самодельную водку.
Она сделала еще один глоток.
— Prego[4], — сказал итальянец.
За окном пошел снег, и улица, приготовившаяся было к сумеркам, стала светлее. Машины проезжали с включенными дворниками, расчищавшими ветровые стекла. Прохожие снег не смахивали, а несли его без всякого выражения на плечах и шляпах. В сочетании с горящими перед нами свечами это было очень красиво. Меня охватило какое-то особое, рождественское, настроение, и я вспомнил, что само Рождество месяц назад прошло для меня незамеченным. Как хорошо было бы встретить его с Настей — при таких же свечах и таком же снеге.
