— Не выпускай его из виду, — повторила Бонни. — Уровни сходятся. Есть какая-то причина, почему я должна знать. Какая-то причина, почему ты и мой папа должны знать.
— Галло?
— Он — мой папа. Конечно, он должен знать. И он не такой, как Джо. Мне трудно его направлять. Он слишком одинок. И ему очень больно. Может, мне понадобится твоя помощь.
— Я? Но ты имеешь на него куда большее влияние, чем я. Ты на всех нас влияешь. А мы лишь хотим знать, как найти человека, который тебя убил.
— Я сделаю, что смогу. — Бонни посмотрела в сторону байю. — Тьма рассеивается, скоро я смогу все увидеть. Может быть, я должна была увидеть раньше, но сама этого не хотела, пряталась.
— Тогда не смотри, — быстро сказала Ева. — Не надо, милая. Не мучай себя.
— Ты всегда меня оберегала, — тихо сказала Бонни. — Когда я царапала коленки или простужалась, ты переживала даже больше, чем я сама. И ты всегда упрекала себя за то, что не смогла обеспечить мою безопасность. — Она перевела взгляд на Еву. — Ты дала мне столько любви, мама. Любовь не умирает. Она может меняться, крепнуть, становиться чем-то другим, но не умирает.
— Да, не умирает. — У Евы защипало в глазах. — Я люблю тебя, Бонни. И всегда буду любить. — Она с усилием сглотнула подступивший к горлу комок и попыталась улыбнуться. — Но я думаю, что кто-то сделал огромную ошибку, забрав тебя у меня. Мне не удается избавить тебя от этой жестокости, я не могу унять твою боль, как бы я ни пыталась. Не знаю, почему это так.
Бонни заговорила серьезно, как взрослая:
— Может быть, мы скоро все узнаем. Может быть, когда я буду на другом уровне. А сейчас мне пора, мама. Отвернись. Смотри на байю. Ты же не хочешь видеть, как я исчезаю.
— Потому что мне больно вспоминать те годы, когда я принимала тебя за галлюцинацию или сон? Нет, милая, теперь я принимаю тебя такой, какая ты есть. — Ева все же повернулась к байю. — Хотя Кэтрин по-прежнему воспринимает все, что касается тебя, с большим недоверием.
— Я знаю. Но ты хорошо с этим справляешься. Может быть, когда-нибудь…
Бонни ушла. Еве не нужно было оглядываться, искать глазами дерево, у которого стояла дочка, чтобы понять это. После исчезновения призрачной фигурки всегда приходило острое ощущение пустоты и одиночества.
Она вздохнула, перевела дыхание и отвернулась. На этот раз почти все было не так, как раньше. Бонни и прежде приходила, когда чувствовала, что матери плохо, тревожно, одиноко. Приходила, чтобы успокоить и утешить. Все началось примерно через год после того, как Ева потеряла дочь. Ее затягивала тогда пучина отчаяния, и она бы, наверное, так и умерла бы еще до первых снов, в которых появилась Бонни. По крайней мере Ева убеждала себя, что это только сны. Тогда она еще не могла принять мысль о том, что Бонни — призрак. Ева всегда была реалисткой, и призраки в ее представление о мире не вписывались.
