Ели сало с хлебом, заедали кислой капустой. Вместо чая была холодная как лёд колодезная вода — не нашли, в чём вскипятить.
— Теперь спать! — Нина посмотрела на ряды матрацев. — Где моё место, девочки?
— Рядом, в соседней комнате, — сказала Оля.
— Почему не здесь, не с вами?
— Не знаю… Мы думали… В прошлом году Вера Ардальоновна сама туда попросилась.
Сказать, чтобы переставили?.. Они устали.
— Вам же лучше будет — у них там учительская прежде была, — с чуть заметной ехидцей стала уговаривать остроглазая Ася. — И кроватку мы для вас тоже подходящую раздобыли.
— Шик-модерн! — рассмеялись девочки.
Подумают ещё, новая учительница из капризных… Ладно, пусть так!
Пошли все вместе смотреть «шик-модерн». Действительно, такой кровати Нине никогда ещё не приходилось видеть. По длине на ней свободно могли уместиться двое. Но зато она была узкой, как половица.
— Прокрустово ложе! — покачала головой Нина.
Оля спросила:
— А почему так говорят, Нина Павловна?
— Это из древнегреческих мифов.
Нина обрадовалась: вопрос давал наконец возможность проявить своё превосходство хоть с какой-нибудь стороны. До сих пор у неё такой возможности не было; наоборот, беспомощная и как-то растерявшаяся в незнакомой обстановке, она целиком зависела от девочек.
— «Прокруст» — по-гречески означает «растягивающий». Был такой разбойник Полипемон. Он укладывал свои жертвы на кровать. Вроде этой. Кому она была мала — того укорачивал. Кому велика — растягивал.
— Ну, от вас бы одна ниточка осталась! — Рослая Ася оглядела её с головы до ног.
Это было чуть-чуть дерзко по отношению к преподавателю, и Нина посмотрела на Асю строго; впрочем, та вряд ли заметила в темноте.
Лёжа на своей неудобной постели и ворочаясь беспокойно с боку на бок, Нина пришла к выводу, что всё-таки не следовало уходить от девочек в другую комнату, так же как и садиться в шофёрскую кабину. Ведь она могла и не ехать с группой на практику, сама предложила директору, и то только для того, чтобы ближе познакомиться со старшеклассницами, сдружиться с ними. А много ли так узнаешь?
Через тонкую стенку явственно доносились голоса. Там не спали, переговаривались. Мечтают девочки, делятся сокровенным.
Нина прислушалась. Шёл спор о заработках доярок.
Сразу стало досадно. Она повернулась на другой бок, подложила кисти рук под голову.
А всё-таки странно. Очень странно! Ленинград — и какая-то Гусиная Ляга, даже без электричества. И она, уже не Нина, а Нина Павловна, на этой разбойничьей кровати…
