Конечно, Нина не ожидала, что её встретят здесь с оркестром. Но всё-таки было немного обидно, когда директор школы в пропахшей свежей масляной краской комнате, равнодушно моргнув набрякшими веками, сунул в ящик стола её документы, и пресно заговорил о будущей нагрузке, зарплате, о том, что дома готовить куда выгоднее, чем ходить в столовую… У неё сразу отпала охота делиться с этим сухарём своими планами преподавания музыки в школе — учась на факультете истории, она одновременно посещала Консерваторию.
И школьницы, с которыми она вызвалась ехать на производственную практику, её тоже разочаровали. Какие-то все серенькие, скучные, в одинаковых стёганках, лыжных брюках и тёмных старушечьих платках…
Девочки всё ещё пели — даже такая жуткая дорога не смогла их вымотать. Надо было сесть в кузов — всё повеселее, чем здесь, с этим бирюком. Она и хотела вместе с девочками, но та, чёрненькая, с бойкими глазами — кажется, её Асей звать, да-да, Ася, — та чёрненькая взяла и поставила её сумку к шофёру, словно само собой разумелось, что учительница должна ехать в кабине.
Машину сильно тряхнуло на очередном ухабе. Нина подскочила на мягком пружинном сиденье, больно стукнулась головой. Шофёр мельком посмотрел на неё. Во взгляде промелькнуло насмешливое сочувствие. Пожалуй, заговори с ним сейчас, он бы ответил. Но она промолчала.
Жидкой грязью занесло всю фару. Пока шофёр, чавкая сапогами, возил по ней тряпкой, Нина вспомнила с досадой, что не взяла с собой фонарик, чудесный никелированный карманный фонарик с ярким столбиком света, купленный специально для того, чтобы выручать её в этой самой Гусиной Ляге. Она укладывалась, когда почтальон принёс извещение на сто рублей из Ленинграда — первая ласточка материнской заботы. Пришлось бежать на почту получать эти пока ещё совсем не нужные деньги, а про фонарик она забыла. Так и остался на столе в её комнате вместе с двумя комплектами круглых, толстеньких, как маленькие бочонки, батареек…
— Гусиная Ляга, — громко объявил шофёр, и Нина вздрогнула от неожиданности.
Сколько она ни всматривалась, ничего не видела ни впереди, ни с боков.
— Где?
Но шофёр снова погрузился в молчание.
Через минуту машина остановилась. Сейчас шофёр вылезет, пойдёт на разведку — как там, впереди?
Но он сидел не шевелясь, с закрытыми глазами.
— Что случилось? — встревожилась Нина.
Он не ответил.
— Товарищ водитель! — Она схватила его за плечо. — Эй, товарищ, товарищ!
В ответ он вдруг всхрапнул и стал валиться на бок в её сторону. Она, по-настоящему испугавшись, принялась трясти его обеими руками, без всякого, впрочем, результата. И, только когда отворилась с лязгом дверца кабины и она скорее угадала, чем увидела в темноте оживлённые лица девочек, до неё наконец дошло: шофёр спит, просто-напросто спит. Он доставил их в Гусиную Лягу и, умученный за целый день, а скорее всего, и не за один день, со спокойной совестью уснул.
