В безграничной вере Кучмы в силу денег маячили даже какие-то потуги на философию.
В той же книге об Украине он рассуждает о двух великих украинских гетманах, воплотивших в народном сознании два вечных вектора украинской политики. Мазепа пошел против Петра и стал европейской альтернативой украинского пути на Восток. Богдан Хмельницкий, другой великий гетман, заключил военный союз с Россией против польских поработителей, что в официальной русской историографии всегда интерпретировалось как «воссоединение» с северным соседом. Портреты обоих гетманов при Кучме поместили на новые денежные купюры — гривны. «Деньги никто рвать в знак протеста не будет, — объяснял свой идеологический резон Кучма. — Видя Мазепу и Хмельницкого в своих кошельках вместе, наши люди привыкают терпимее относиться к своей истории».
Во внутренней политике он ориентировался на главную заповедь своего земляка Брежнева: живи сам и дай жить другим. Кучма прекрасно знал, что его подчиненные нещадно воруют. Хотел лишь, чтобы чиновники не слишком зарывались, и по-отечески учил их делиться — со своим президентом и с бюджетом страны.
Еще перед назначением Лазаренко вице-премьером к Кучме обратился известный депутат-разоблачитель Омельченко. С документами в руках он доказывал, что глава Днепропетровской области прячет на своих счетах за границей огромные средства. Кучма долго отмалчивался, пока Омельченко не достал его своими разоблачениями; так что президенту пришлось выговорить заветное: «Если Павло научился набивать собственные карманы, то теперь сможет наполнять государственный бюджет».
Страной Кучма руководил как умел. А умел он командовать большим военным заводом с его субординацией и ясными правилами игры. Вот — генеральный директор, а вот — начальники цехов. Клановая структура новой украинской экономики была логична и проста: особенно не напрягаясь, ее можно было охватить одним взором. Регионами руководили посаженные президентом начальники, к ним струились денежные потоки от местных предпринимателей, а от него уже — в казну и к президенту. То же и с финансово-промышленными группами, контролировавшими целые отрасли экономики. Чем они были крупнее, тем проще было с ними разбираться: всегда находился один-единственный человек, с которого можно было спросить о состоянии дел и которому, если он сам этого еще не понял, можно объяснить, что с государством и с президентом нужно делиться. Если же и тогда не поймет — беспощадно покарать. Ну, а до цивилизованной Европы, где рыночная экономика действовала вроде бы по каким-то другим законам, Украине еще расти и расти. Мы не доживем… Разве что внуки.
