День обернулся крупнейшим народным праздником, какой только видел Улан-Батор. Неважно, что система трансляции была сущим бедствием и испортила главный номер живого эстрадного концерта. На сцену вышел ведущий певец самой передовой поп-группы Монголии. Длинные волосы свисали до плеч, на нем был длинный, ниспадающий свободными складками атласный халат, расшитые белой нитью ковбойские сапоги на высоких каблуках, на шее болтался громадный медальон размером с тарелку. На медальоне был изображен, разумеется, Чингисхан, и рефреном песни звучал громкий вскрик «Чингисхан! Чингисхан!», под аккомпанемент вибрирующих гитар и звон литавр, обычных для поп-концертов. Толпе выступление понравилось, пусть даже певец всего лишь открывал рот под музыку, а из-за технического сбоя запись проигрывалась на замедленной скорости с ужасающим воем помех. Настроение аудитории было слишком доброжелательным, чтобы подобные недочеты позволили отвлечься от веселья. Они уже ощутили вкус праздника. До того парочка ораторов совершенно неверно истолковала настроение толпы и, действуя согласно линии партии, попыталась говорить о политике. Их свистом согнали со сцены — неслыханное событие, чуть ли не lese-majeste[8]. К концу дня от успеха мероприятия у организовавшего праздник зачерствелого журналиста буквально слезы наворачивались на глаза.
Возможно, учтя урок Великого дня рождения, комитет по празднованию Надома, Национального дня Монголии, который проводился шестью неделями позже, пересмотрел подготовленную обычную программу. Были выброшены или сокращены привычные многочисленные выступления детей-гимнастов, военный парад и нудные речи партийных светил. Как ни удивительно, но организаторы фактически отказались от красного знамени. На предыдущих Надомах красный стяг развевался на флагштоке в центре Национального стадиона. Когда я посетил праздник как гость организации Байяра, Монгольской студии телевизионных фильмов, то заметил, что на том же самом месте установлены высокие шесты со знаменами, украшенными девятью белыми хвостами яков — этот символ объединял войска Чингисхана и в то же время символизировал «Золотой род» его потомков. И когда на стадионе появился контингент современной монгольской армии — непременный участник праздника, — это были не марширующие шеренги в хаки, а конный отряд, причем все солдаты были одеты в костюмы эпохи Чингисхана. Под стук копыт кавалькада рысцой, пусть и неуверенно, совершила круг по беговой дорожке, хотя несколько солдат на вид явно испытывали тревогу. Толпа же на трибунах одобрительно ревела. Не было никакой необходимости добавлять радостных криков, как обычно бывало, когда через динамики дополнительно воспроизводили записанные приветствия, тот же самый клич «Хууррай! Хууррай! Хууррай!», какой мы слышали на вершине Бурхан-Халдуна. Но некоторые из заведенных партией обычаев неистребимы.
