Луна в этот вечер была неполной и походила на миндаль. Однако ее света вполне хватало, чтобы осветить сад, и Анжелика разглядела внутри беседки черный силуэт мужчины, сидящего у основания статуи. Незнакомец увидел ее, но не двинулся с места.
«Это мавр», — разочарованно подумала Анжелика.
Но тут же поняла, что ошиблась… Мужчина был в бархатной маске, а руки, обнимающие гитару, не оставляли никакого сомнения в его расе. Черный атласный платок на итальянский манер, завязанный на затылке, скрывал волосы. Привыкнув к темноте беседки, она увидела, что его слегка потрепанный костюм был любопытной смесью одежды слуги и комедианта. Певец был обут в грубые башмаки из толстой кожи, какие обычно носят люди, которым приходится много ходить, например ломовики[80] или бродячие торговцы, но из рукавов поношенного камзола выбивались тонкие, дорогие кружева.
— Вы чудесно поете, — произнесла Анжелика, видя, что трубадур не двигается. — Но я хотела бы знать, кто вас послал.
— Никто, мадам. Я пришел сюда, когда узнал, что в этом доме скрывается самая прекрасная женщина Тулузы.
Мужчина говорил медленно, тихим голосом, словно опасался быть узнанным.
— Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу отправился в отель Веселой Науки, где собралось веселое и многочисленное общество и где я намеревался петь свои песни. Но, узнав, что вас там нет, я тотчас помчался вслед за вами, ибо в Лангедоке слава о красоте графини де Пейрак столь велика, что я уже давно мечтаю увидеть вас.
— Ваша слава не менее велика. Вы ведь тот, кого называют Золотой голос королевства?
— Да, это я, мадам. Ваш покорный слуга.
Анжелика села на мраморную скамью, которая опоясывала беседку. Аромат вьющейся жимолости опьянял.
— Спойте еще, — попросила она.
Страстный голос зазвучал снова, но чуть мягче и глуше, чем раньше.
Эта песня была уже не призывом, а скорее нежным откровением, признанием в любви.
— Мадам, — сказал музыкант, неожиданно прервавшись, — простите мне мою дерзость, но я хотел бы перевести на французский язык припев, на который меня вдохновили ваши прелестные глаза.
Анжелика склонила голову.
Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она сидит здесь, в саду. Ничего больше не имело значения. Ночь принадлежала только им.
Певец довольно долго перебирал струны гитары, словно разыскивал нить своей мелодии, затем глубоко вздохнул и запел:
В твои глаза, зеленые, как волны,
Я точно в сладкий омут погружаюсь,
И, утонув в любви своей бездонной,
