Анжелика не разделяла всеобщей любви к сиесте и отправилась еще раз осмотреть свой дом.
Ей пришлось обойти лестницу и дремлющих там пажей. Анжелика никак не могла избавиться от ощущения, будто ей не позволено вторгаться на верхние этажи. Настанет день, когда она осмелится встретиться с тайной лицом к лицу и бесстрашно поднимется наверх, а пока она не до конца изучила даже первый этаж. Бесконечные парадные залы и кулуары дворца чередовались с ажурными лоджиями, сквозь огромные окна и люкарны[75] которых был виден город с высокими колокольнями на фоне лазурного неба и широкими красными набережными вдоль берега Гаронны.
Замок спал. Длинная юбка Анжелики подобно осенней листве шелестела по каменным плитам пола.
И вдруг, откуда ни возьмись, раздался этот взрыв пронзительного смеха, который заставил ее остановиться. Ничего похожего Анжелика никогда раньше не слышала, казалось, это хохочет призрак. Смех продолжался, нарастал, превращаясь в пронзительный вопль, и тут же срывался на отрывистые вскрики. Он доносился из приоткрытой двери в глубине галереи.
Затем послышался шум выплеснутой воды, и смех резко оборвался. Мужской голос произнес:
— Теперь, когда вы успокоились, я готов вас выслушать.
Так же, как и в тот раз, когда она впервые осмелилась подняться наверх, Анжелика услышала голос Жоффрея де Пейрака. Она потихоньку приблизилась, заглянула в дверную щель, но увидела только спинку кресла, в котором сидел муж, и его руку, лежащую на подлокотнике. А перед ним прямо на плиточном полу на коленях в луже воды стояла очень красивая незнакомка. Ее роскошное черное платье насквозь промокло. Пустое бронзовое ведерко для охлаждения изысканных вин валялось рядом, недвусмысленно указывая, на какие нужды была использована его вода. Длинные черные волосы загадочной женщины прилипли к вискам; она в смятении смотрела на обвисшее кружево своих манжет.
— Так вот… — задохнулась она, — так вот как ты обращаешься со мной?
— Вы сами меня вынудили, красавица моя, — мягко укорял ее Жоффрей снисходительным тоном. — Я не мог позволить вам и дальше унижаться передо мной. Вы бы сами мне этого никогда не простили. Довольно, Карменсита, встаньте. В такую жару ваше платье вскоре высохнет. Присаживайтесь вон в то кресло напротив меня.
Дама с трудом поднялась. Роскошная красота этой статной женщины была достойна полотен Рембрандта и Рубенса.
Ее черные, широко распахнутые глаза смотрели прямо перед собой с выражением немой растерянности.
