Лиля Брик. Жизнь и судьба | страница 2
Вечер окончен. Нас ведут в директорский кабинет. Шампанское, фрукты, конфеты... На правах хозяина Андрей угощает. Но почетная гостья делает только один глоток. В ее огромных темных глазах неувядающей красоты — печаль и усталость. «Мы только что из Парижа. И прямо сюда... Столько хочется рассказать. Завтра сочельник. Приходите — все вместе. Берите друзей. Больше мы никого не зовем».
У Андрея, я вижу, другие планы. Но может ли он устоять перед молящим взглядом болгарского друга? Завтра его последний вечер в Москве. И другого шанса встретиться с НЕЙ больше не будет.
24 декабря Лютый мороз. Ледяной ветер. В восемь сбор у гостиницы «Будапешт», где живет Любомир. За ним увязался оказавшийся тоже в Москве болгарский литкритик— уж он-то ни за что не упустит подвернувшийся случай: ему все равно, с кем и к кому, лишь бы была знаменитость. У всех в руках хризантемы — лиловые, красные, желтые: других цветов в морозной Москве не нашлось.
Кутузовский проспект— возле гостиницы «Украина». На шестом этаже нас уже ждут. Из прихожей виден накрытый стол, посреди возвышается гигантская редька — такие растут только в Узбекистане.
Лиля Юрьевна отдохнула и теперь благоухает французскими духами. Ухоженное лицо, где морщишь выглядят как искусная графика, кажется творением великого мастера. Ее рыжие волосы, тронутые не скрываемой уже сединой, изумительно сочетаются с темно-карими глазами, серебряной брошью с большим самоцветом посредине, цепочками разноцветных бус и благородно-черным тоном модного платья, для нее сочиненного, ей одной посвященного. В кокетливые сапожки засунуты ноги немыслимой тонкости. Спички — не ноги. Я постыдно ловлю себя на мысли: как им выдержать невесомость даже хрупкого тела? И еще на другой: в каком странном контрасте находится эта хрупкость с сильным и звонким голосом, с богатством его красок — у нее, неотвратимо идущей к девяноста годам.
Двери в комнаты распахнуты настежь. Оттуда, со стен, смотрит на нас молодая Лиля, такая, какой увидели ее Александр Тышлер и Давид Штеренберг. Там же, на стенах, Пикассо и Шагал. Альтман. Якулов. Сарьян. Божественный Пиросмани. Сергей Параджанов. Истинные шедевры — расписные подносы, которые она собирала и с которыми не расставалась даже не в самые лучшие дни.
«За стол! За стол! Адски хочу есть. Ни за кем не буду ухаживать— каждый берет сам». А уж брать-то есть что!.. В Москве тех лет, с пустыми полками магазинов, — просто богатство. Икра, крабы, угри, миноги, заливной судак — память о детстве, копченый язык, колбасы всевозможных сортов... Французский сыр... Марроканские мандарины... «Не стесняйтесь— берите побольше: все из «Березки», я победила».