– ХОРОШО! – проорал он. – ХОРОШО!
И метнулся к двери. Двое громил попытались остановить его, попытались сказать, что он ищет смерти, что Грек именно этого и ждет, но Сколли обезумел. Отшвырнул их и выбежал в черную летнюю ночь.
В повисшей в зале тишине слышалось лишь тяжелое дыхание посланца, да откуда-то издалека доносились всхлипывания новобрачной.
Вот тут молокосос, который просил нас открыть футляры с инструментами, громко выругался и последовал за Сколли. Один.
Но прежде чем он добежал до двери, на улице заскрипели автомобильные шины и взревели двигатели… много двигателей. Словно на параде в День Поминовения.
– Господи Иисусе! – прокричал парнишка в дверях. – Их же тут до черта! Ложись, босс! Ложись! Ло…
Ночь взорвалась выстрелами. Словно на минуту или две вернулась первая мировая война. Пули влетали в раскрытую дверь, одна разбила лампу, что висела в фойе. Вспышки освещали улицу лучше фонарей. Потом автомобили уехали. Одна из женщин уже вытряхивала осколки из начеса.
Опасность миновала, и все громилы двинули на улицу. Дверь кухни распахнулась, оттуда выбежала Мурин, дрожа всем своим огромным телом. Лицо ее раздулось еще больше. За ней семенил Рико. Они тоже подались наружу.
Мисс Джибсон оглядела пустой зал, ее глаза напоминали чайные блюдца. Маленький грек, с появления которого и начался весь сыр-бор, уже успел сделать ноги.
– Стреляли, – пробормотала мисс Джибсон. – Что случилось?
– Я думаю, Грек замочил того, кто обещал нам заплатить, – ответил Бифф.
Она в недоумении посмотрела на меня, но, прежде чем задала вопрос, вмешался Билли-Бой:
– Он хочет сказать, что мистер Сколли только что покинул нас, миз Джибсон.
Теперь мисс Джибсон повернулась к нему, глаза ее округлились еще больше, а потом она лишилась чувств. Я тоже едва не грохнулся в обморок.
А с улицы донесся крик, полный невыносимой душевной муки. Такого я не слышал ни до, ни после. Он повторялся вновь и вновь, и не требовалось выглядывать за дверь, чтобы понять, кто так убивается, склонившись над телом брата, пока со всего города не съехались копы и газетчики.
– Сваливаем отсюда, – пробормотал я. – Быстро.
И пяти минут не прошло, как мы запаковали все манатки. Некоторые из громил вернулись в холл, слишком пьяные и испуганные, чтобы обращать на нас внимание.
Вышли мы через черный ход, каждый нес свой инструмент и часть ударной установки Биффа. Строем прошагали по улице. Я – с футляром под мышкой и с цимбалами в руках. Парни стояли на углу, пока я подгонял грузовичок. Копы еще не объявились. Толстуха все еще нависала над телом брата, лежащим посреди мостовой, и выла, как баньши, а ее миниатюрный супруг кружил вокруг, словно спутник большой планеты.
