Все это не могло не угнетать каждого, но Бобби угнетало до крайности.
– Почему люди такие злые? – однажды спросил он меня. Мы жили в летнем домике в Нью-Хемпшире, шел конец августа, почти все наши пожитки уже были собраны в тюки и коробки. Хижина имела тот грустный, заброшенный вид, который всегда появлялся перед тем, как мы разъезжались. Для меня это означало возвращение в Нью-Йорк, для Бобби – Вако, штат Техас, будь он неладен… Лето он провел за чтением книг по социологии и геологии – как вам такой салатик? – и говорил, что хочет провести там парочку экспериментов. Он произнес это самым обыденным тоном, как бы случайно, но я заметил, что две последние недели мать наблюдает за ним с каким-то слишком пристальным и задумчивым вниманием. Ни я, ни отец ничего не подозревали, но мать, видимо, уже почувствовала, что стрелка компаса Бобби наконец перестала вертеться и четко выбрала себе цель.
– Почему они такие злые? – переспросил я. – Хочешь, чтобы я ответил?
– Есть кое-кто и получше, – откликнулся Бобби. – И к тому же все происходит слишком быстро.
– Все происходит как всегда, – сказал я. – Думаю, люди поступают так потому, что от природы созданы злыми. Если хочешь винить кого-то, вини Господа Бога.
– Фигня. Я в это не верю. Даже вся эта история с двойными икс-хромосомами в конце концов оказалась фигней. И не говори мне про экономические трудности и конфликт между имущими и неимущими, потому что это тоже ничего не объясняет.
– Первородный грех, – сказал я. – Меня это устраивает. Это легко представить, и ты можешь плясать от этого.
– Что ж, – кивнул Бобби, – возможно, действительно первородный грех. Но каков его механизм, старший брат? Ты никогда не задавал себе этот вопрос?
– Механизм? Какой механизм? Что-то я не улавливаю.
– Думаю, это вода, – задумчиво произнес Бобби.
– Что?
– Вода. Что-то существует в воде. – Он посмотрел на меня, помолчал и добавил: – Или чего-то в ней не хватает.
На следующий день Бобби уехал в Вако. Я больше не видел его до той поры, когда он появился на пороге моей арендованной квартиры в майке наизнанку и с двумя стеклянными ящиками в руках. Это произошло три года спустя.
– Привет, Хови, – воскликнул он, небрежно хлопнув меня по спине, словно мы не виделись каких-то три дня.
– Бобби! – завопил я, раскинул руки и заключил его в медвежьи объятия. Острые косточки уперлись мне в грудь, и я услышал его недовольное ворчание.
– Я тоже рад тебя видеть, – буркнул Бобби, – но лучше полегче. Растревожишь аборигенов.
