Алексей Николаевич задумался. Он не знал, сколько получают дворники. Но на всякий случай ответил положительно, помолчал немного и, потеряв мысль, заметил, что несмотря на то, что Николаю прибавили десятку, он всё равно не проживёт больше семидесяти лет.
Дядя Коля, ничуть не обидевшись, обратил внимание собеседника на тот факт, что семьдесят он уже давно разменял, но что пить надо бросать, поскольку денег от зарплаты совсем не остаётся.
Алексей Николаевич в ответ на это выругался нехорошо и, помянув при этом какое-то матерное имя, процедил:
— Не пить, а голосовать!
Дядя Коля ответил, что он никогда не голосует, поскольку это ему незачем; и что только недавно он понял одну вещь, которую многие ещё не понимают. При этих словах он многозначительно посмотрел на милиционера, вытащил папиросу и прикурил у Вишневского, услужливо протянувшего зажжённую спичку.
Он выпустил клуб дыма, но опять больше ничего не сказал.
Тогда Алексей Николаевич заметил, что он, сам, тоже понял это, и понял, к сожалению, лишь недавно — иначе бы никогда не пошёл работать в милицию.
Дядя Коля спросил напрямую, что понял Вишневский.
И Алексей Николаевич пояснил, что понял то же самое, что и дядя Коля.
Оба замолчали, как будто о чём-то размышляя.
— Почему же ты тогда меня остановил? — вдруг спросил Николай.
— Так ведь, могли же задавить! — воскликнул милиционер.
Дядя Коля рассмеялся.
— Как же ты говоришь, что понял? — спросил он, лукаво прищуриваясь и, наклонив набок голову, — Почему ты сам-то не боишься, что задавят?
— Так у меня — милицейская форма!
— А у меня — телогрейка! — парировал Николай и хлопнул себя по животу.
— Твоя форма, — добавил дядя Коля, — хороша только супротив контролёров в автобусе!
И он весело рассмеялся.
Алексей Николаевич силился понять своего собеседника. Он пробовал уследить за дяди Колиной мыслью, но у него ничего не получалось: его собственные мысли разбегались, и он всё забывал, о чём думал только что.
Наконец, дядя Коля решил вывести Вишневского из недоумения.
Он сказал, что у Алексея Николаевича — милицейская форма, а у него, то есть Николая, — обыкновенная телогрейка. Но несмотря на эту разницу, главное не это, а то, что у них обоих есть тело; а тело — это почти то же, что и машина; и что только многие об этом не знают, а как бы просто ходят по тротуару, получают зарплату и даже голосуют; и если бы голосовал он, Николай, то всё равно бы никто ему не остановил, кроме такси, "потому как каженый топерече занят токмо своим делом"…
