Девочка целовала его, часто и подолгу.
Я уже собрался уйти, потому что не знал, что сказать. Кажется, положил ладонь на лоб лежащего... Но внезапно девочка сорвала с него одеяло, стянула сорочку и пальцем показала мне большую кровавую рану чуть пониже пупка, неперевязанную, а потом наклонилась, и стала лизать рану языком, и целовала ее, и крикнула оттуда изнутри:
- Это моя кровь и моя плоть...
- Да, - сказал мальчик спокойно и надавил на рану руками, чтобы выступило еще больше темной крови, которую она пила.
Я хотел помешать ему, хотел сказать, что надо перевязать рану, и о прочих таких вещах; но мне сразу же стало очень стыдно, потому что я бы тогда пренебрег непреложностью других законов... Как будто при том или ином происшествии всегда нужно делать что-то определенное! Как будто из одинаковых предпосылок всегда вытекают одни и те же следствия!
- Как вам удалось построить свой мир!
После того, как я осознал это, мне, конечно, захотелось сказать и что-то другое; но я также чувствовал, что говорить ничего не надо, что все мои привычки и привычки других людей перед такими вечными сценами оказываются фальшью. Мне подобало лишь смотреть.
Через какое-то время случилось так, что дверь комнаты отворилась и в спальню внесли портативный орган. Герхард вошел вслед за людьми, которые доставили инструмент, и остался, когда они удалились. Он полистал маленькую нотную тетрадь и быстро поставил ее, раскрытую, на пульт органа.
Он подошел потом к кровати мальчика. Подал мне руку, поцеловал девочку и больного. И сказал:
- Я нашел в библиотеке несколько нотных записей, которые стоило бы проиграть для тебя... Это мелодии, написанные людьми, которые обращались со своим сердцем, как ты: сразу раскрывали его перед другим человеком, не опасаясь, что тот может нанести рану... Они тоже предпочли бы истечь кровью, лишь бы не принуждать себя к умеренности в чувствах.
После он присел на край кровати, напротив меня, и сказал:
- Я тут кое-кому доставил много забот и мучений; но не в моих силах было предотвратить это. Когда сегодня утром я проснулся и лежал на полу между брюхом львицы и ее лапами, прегрешений моих скопилось так много, что я терпеть не мог самого себя... Я спустился в библиотеку и листал разные книги, чтобы онеметь и оглохнуть. Но потом нашел пару книг, доказывающих мою правоту. Это и плохо, и вместе с тем хорошо. Но так ведь обстоит дело с поведением и свойствами всех вообще вещей. То же допустимо сказать о солнце, и звездах, и о цветах - засохших, - и о животных, и о людях, которых ты любишь и все-таки не можешь любить...
