Или их боль в самом деле настолько вульгарна?
Я сел и стал размышлять о том, что про абстрактную боль мне сказать нечего.
Я знал ужасное ощущение от воображаемой раны под ногтем. Боль от такого ранения могла сохраняться в моей фантазии несколько дней и вызывала жуткое отвращение к жизни. Но я вспомнил и о шраме, который носил на груди, - оставшемся после укуса одного человека. Боль от этого укуса была для меня наслаждением.
Наверняка я любил этого человека! И снова мои мысли едва не отклонились в сторону; но я усмирил себя.
Так что же, женщина не любит мужчину, навлекшего на нее родовые муки, и ребенка, нанесшего ей такие раны?
Я отчетливо вспомнил, что читал где-то, как королева Наваррская пела хоралы, пока рожала сына Генриха. Но на этом мои знания о женщинах исчерпались, и это терзало меня. Почему я не расспросил, когда мог, мою холодную, как лед, возлюбленную? Вдруг она смилостивилась бы и показала мне свое тело - и тогда я, по крайней мере, знал бы, как выглядит женщина.
Потом я решил привлечь для рассмотрения и животных. Однажды, еще мальчиком, я, кажется, наблюдал, как совсем маленькая собачка родила семерых крупных щенят. Во время родов она не издала ни звука; а после - с бесконечной любовью - слизала со всех щенков слизь.
Мое отвращение к женщинам, устраивающим такую шумиху вокруг родов, усилилось еще больше. У меня не было ничего, чем заполнить себя. И в меня вползла эта ненависть.
Я подумал о львицах и медведицах: как они рожают детенышей; и сравнил с ними визжащих женщин.
- Что здесь такого плохого, - крикнул я, - да хоть бы и все тело порвалось, зато ты родишь ребенка!
И все же я не был уверен в оправданности своей ненависти. А вдруг женщины в самом деле испытывают вульгарную боль, как от гнойного нарыва или тому подобного...
«Нет-нет, они просто за много веков убедили себя, что роды - это нечто тяжелое и болезненное...»
Я понял, что сам не приду ни к какому ответу или решению. Тогда я вспомнил о Пауле и его возлюбленной. Мне захотелось спросить у него.
Я разыскал его и изложил ему свою проблему. Он слегка улыбнулся. Потом сказал:
- На острове Угрино женщины не визжат. Разве мы, мужчины, могли бы испытывать незамутненное наслаждение женщиной, зная, что потом ей придется расплачиваться за это низменной болью? Если бы женщины не улыбались при родах и не испытывали чувства облегчения, освобождения, мы бы усомнились в Боге...
Я очень обрадовался, что он сказал это. Он еще прибавил, что когда-нибудь я смогу присутствовать при родах его любимой.
