Сидевший у тостера Ларри пристально посмотрел на меня. Он был одет в короткие красные штанишки и белую (местами) футболку, сидел с босыми ногами, на его пухлых ногах — неотъемлемые царапины и корки. Выгоревшие соломенные волосы скрывали большую часть недоверчивого хмурого взгляда.
— Играть, — ответил он.
— Играть во что?
— Я вчера уже выносил мусор.
— Я хочу поиграть с тобой сегодня. Чем вы думаете заняться?
Эви переглянулась с Ларри со своего места.
— Хочешь играть с нами?
— Хочу.
— А самосвал отбирать не будешь?
— Не буду. Я разрешу тебе быть самым главным.
— Правда?
— Ага.
— Ура, пойдем, поиграем в песке!
На самом деле «песок» был фермерской пашней, окружавшей дом с трех с половиной сторон. Там, свиваясь в замысловатый лабиринт, среди яркой зелени капусты пролегала система дорог, которая устыдила бы и самого Роберта Мозеса[50]. В пикапе 1963 года («тонка»[51], 00 л. с, объем двигателя 0,002, нуждается в покраске) я кружил по этим дорогам не менее часа. Часто звучали критические замечания, дескать, я разрушил слишком много второстепенных дорог, маневрируя своей массой по третьестепенным дорогам, и что туннели, уцелевшие под циклонами и ураганами (один короткий ливень за три с половиной дня), обвалились под весом одного моего заблудившегося локтя. Во всем остальном дети получали от моего присутствия удовольствие, а я получал удовольствие от земли и от них. Дети и правда довольно славные, когда их узнаешь поближе.
Даже более чем славные.
— Пап, — сказал мне Ларри позже в тот день, когда мы лежали на песке, наблюдая, как прибой Атлантики накатывается на Вестхемптон-бич, — а почему океан делает волны?
Я перебрал в уме свои познания об океанах, приливах-отливах и т. д. и выбрал:
— Ветер.
— Но бывает, что ветер не дует, а океан все равно делает волны.
— Это дышит бог моря.
На этот раз задумался он.
— Чем он дышит? — спросил он.
— Водой. Вдох-выдох, вдох-выдох.
— А где?
— Посреди океана.
— А он большой?
— Ростом в одну милю и такой же толстый и мускулистый, как папа.
— А корабли не бьют его по голове?
— Бывает. Тогда он делает ураганы. Вот потому и говорят: «Море сердится».
— Пап, а почему ты с нами так редко играешь?
Будто мне в живот бросили тяжелый морской якорь. В голову пришла фраза «Я очень занят», и от стыда я залился краской. Потом — «Я бы хотел, но…», и покраснел еще сильнее.
— Не знаю, — сказал я, попыхтел вниз к прибою и бульдозером вошел в него. Заплыв за волнорез, я лежал на спине и видел только небо, которое поднималось и падало.
