Заяц все чаще задумывался теперь о людях, подобных Маргите, — им была глубоко безразлична война, сколько бы она ни велась, — лишь бы припасти побольше и отсидеться, пока снова не наступят добрые мирные времена.
Он мучительно доискивался причин ужасной несообразности мыслей и действий людей и, не в состоянии постигнуть их до конца, ощущал их жестокость и глубокую бесчеловечность.
Так прошел первый год войны в доме Зайца, подобно множеству других, где не слишком осведомлены о происходящем в мире и целиком сосредоточены на пополнении своих запасов. На рассвете шестого апреля 1941 года вместе с прочими мирными жителями обитатели этого дома были разбужены слабым завыванием сирен и вслед за тем оглушительными разрывами бомб, которые сбрасывала без объявления войны гитлеровская военная авиация на открытый город Белград.
В тот день Заяц впервые оказался хозяином в своем собственном доме — его мнение было решающим.
Он крепко спал в то утро и не слышал, как на заре на вокзале завыла сирена, его разбудили Маргнтины вопли и топот шагов в квартире над ним. Открыв глаза, он увидел дикую сцену. Тигр стоял в дверях в пижаме и в зимнем пальто, на голове его была невесть откуда взявшаяся солдатская каска. Ползая на коленях и хватая его за рукав, Маргита, босая, в ночной рубашке и в шали, накинутой на плечи, о чем-то умоляла сына. Из бессвязных восклицаний сквозь рыдания можно было понять, что она просит сына отыскать противогазы. Он грубо ее отталкивал:
— Какие еще тебе противогазы! Одевайся и пошли вниз!
Вырвавшись из материнских рук, Тигр скрылся, а Маргита бросилась к постели Зайца. Путаясь в длинной рубашке, она бессмысленно твердила:
— Где они… Заяц, умоляю, где наши противогазы?
Заяц вскочил, быстро натянул на себя одежду под непрерывные стоны жены и заставил ее тоже одеться. Она дрожала как в лихорадке и, всей своей тушей налегая на него, бормотала:
— О боже! Быстрей! Заяц, умоляю!
И вдруг с новой силой завопила:
— Сумка! О боже! Подай мою сумку! Заяц, где моя сумка?
Заяц отыскал ее туго набитую, странно тяжелую кожаную сумку, подхватил жену под руку и повел в подвал.
— Не бойся! Видишь, ничего страшного нет. Потихоньку, потихоньку!
Заяц почти тащил на себе обезумевшую женщину, неприятно пораженный тяжестью ее обмякшего тела, лишенного силы и воли.
В подвале стояли гомон и сутолока. Мужчины и женщины громко препирались, ни свет ни заря разбуженные дети плакали.
Увидев сына, прислонившегося в своей каске к стене, Маргита выпустила мужнину руку и кинулась к нему с воплем:
