Шли быстро, к полудню уже показалось Шуг-озеро, а за ним — холм и усадьба.
Дивьян прибавил ходу и уже почти бежал, Ладислава едва за ним поспевала, даже крикнула, чтоб подождал, не гнал так. А он не слышал, наоборот, бежал все быстрее…
Вот и знакомая повертка, ольховые заросли, елки… Усадьба. Ворота закрыты, а ведь, кажется, он их не закрывал… Или захлопнул все-таки? О, боги! Дивьян вдруг застыл словно вкопанный. Слева от усадьбы был насыпан невысокий холм, рядом с которым чернело кострище. Неужели?
Скинув лыжи, отрок влетел в усадьбу… Мертвецов не было! Погребли? Ну конечно, недаром — курган и кострище. Погребли! Но — кто же?
— Надо накидать земли больше, — осмотрев насыпь, тихо произнесла Ладислава. — Иначе зверье разроет, вон уже, смотри…
Она показала рукой на цепочку следов, тянувшихся от разрытого бока кургана к лесу, и Дивьяну на миг показалось, что это не простой след, а кровавый…
— Пойдем в усадьбу, — обернувшись, позвал он. — Теперь мы тут хозяева.
Усыпанная снегом река блестела на солнце, и всадники в разноцветных плащах казались нарисованными. За ними тащились возы, и возницы щурились от ярких лучей, с нетерпением поглядывая на крутой, поросший соснами берег. Там, на холме, виднелся погост. Серый частокол, серебристые, крытые дранкой крыши. Над крышами кружили птицы.
— Красивое место, — улыбнулся ярл, поворачивая коня. От реки к погосту вела широкая, сверкающая в ярком свете дня дорога, наезженная санями и лыжами, по обеим сторонам которой возвышались сугробы.
— А дорожку-то не так давно чистили, — довольно сказал себе в бороду Трофим Онуча. Оглянулся на Жердяя — не отстал ли? Нет, лошаденка парня упрямо тащилась рядом.
— Эй, Жердяй! — замахал шапкой Онуча. — Приехали вроде!
— Да и сам вижу, дядько! — широко улыбаясь, откликнулся тот. — Вот они, Куневичи.
Следом за дружиной обоз повернул направо, и высокий берег на миг закрыл солнце. Длинная тень его голубела на девственно чистом снегу, четко отделяясь от золотистых лучей солнца.
— Хороший день, — улыбался Трофим Онуча. — И не задержались нигде, вовремя прибыли.
Радостно улыбались и обозные мужики, и даже воины. Всем уже порядком поднадоело полюдье, хотелось домой, к родичам, к любимым женам, девушкам, а кому-то — и к любимой корчме, где варят такую забористую бражку, что уже после двух кружек ноги становятся ватными, а голову срывает напрочь. Немного уж и осталось. Сначала — по Паше-реке, потом свернуть к югу — до Кайваксана-погоста — а дальше уж по Сяси — комариной реке — напрямик, до самого Нево — озера-моря. А там уж, считай, и родная Ладога. Недолго осталось, недолго…
