— Пожалуйста, не употребляй это выражение, — тихо попросила она, и он, ворча и чертыхаясь, удалился в ванную.
В чем-то он, конечно, прав. Она прекрасно это понимала. Она даже думать не решалась, что могут сделать из этой истории газетчики. И что люди скажут, если узнают про исчезновение Роберта. Здесь, в Чимлинге! На отцовском юбилее…
А если она позвонит в полицию, все немедленно станет известно. Половина из того, о чем кричат газетчики и о чем бормочут по ящику, исходит из полиции. Так или иначе.
Что же делать? Розмари Вундерлих Германссон вцепилась руками в колени. Но, как она ни старалась, к сетчатке прилипла одна и та же картина: ее сын Роберт, брошенный всеми, лежит и замерзает в сугробе. Боже, помоги мне, я этого не выдержу.
И тут она вспомнила давешний странный сон: чижики с надувными плакатиками в клювах. Либо ее жизнь должна окончиться, либо Карла-Эрика. Третьего не дано. Пусть живет, подумала она. Лучше уж я. Буду очень благодарна, если мне не придется просыпаться завтра утром.
— Не хотите поехать со мной? — спросил Якоб Вильниус жену, когда они вошли в слабо освещенный красноватым светом вестибюль отеля «Чимлинге».
— Нет… не думаю.
— Упаковать вещи можно за четверть часа.
Его собственный чемодан уже лежал за стойкой администратора — он упаковал его еще утром с типичной для Якоба Вильниуса организованностью. Он всегда успевал подумать обо всем. О мелочах, которые могли возникнуть через несколько часов, или дней, или недель. Предусмотрительный Якоб.
Интересно, он и в самом деле хочет, чтобы я с ним поехала? Или это так, долг вежливости? Продуманная семейная политика…
Она не могла прийти к определенному выводу.
— Нет, — сказала Кристина вслух. — Лучше мы останемся до завтра.
— Из-за Роберта?
— В частности, из-за Роберта. Было бы бесчувственно бросить маму в такой момент. А вдруг я ей понадоблюсь? Именно я, а не Эбба?
Лучшей мотивировки не придумаешь, подумала она, и ей стало не по себе.
Но он принял ее слова за чистую монету.
— All right, — сказал он. — Я понимаю. А как ты будешь добираться, когда появится наш дорогой Роберт?
— Поеду с ним. Или поездом. Но я не знаю… а если с ним и вправду что-то случилось? Не мог же он все это запланировать?
Она расстегнула ремни на креслице Кельвина. Якоб обогнул машину и открыл пассажирскую дверцу.
— Тебе даже не надо подниматься наверх, — сказала она. — Я возьму Кельвина на руки.
— А кресло? Если ты поедешь с Робертом?
— Устроимся на заднем сиденье. У меня нет никакого желания тащить эту штуковину на поезде.
