Но вот они подошли к машине. Салим открыл дверцу. Они сели, уехали, а я еще долго смотрела им вслед, не в силах пошевелиться. Потом я поворотилась к саду, вошла под деревья и уселась на скамейке в аллее.
Напротив меня, сбившись в кучки, оживленно спорили молодые люди. Поодиночке проходили дети. Еще я помню парочку влюбленных, которые вышагивали, держась за руки. Размахивая ими, они то расходились, то сходились, неотрывно глядя друг дружке в глаза, и лица их были застывшие, как у грустных клоунов. Прохожие, вынужденные обходить голубков, удостаивали их лишь беглым взглядом. Все вокруг торопились, кроме этой пары тоскующих танцоров.
Я поднялась, не зная, что делать. Понемногу углубившись в сад, я оказалась на безлюдных тропинках. Опьяненная зрелищем сбросивших листву огромных деревьев, пожухлой травы на газонах, я вдруг обнаружила, что совсем забыла про Салима.
Это и было моей местью: минуты счастья, когда я в одиночестве жадно открывала для себя эти новые места.
* * *
Пока я возвращалась на аэровокзал, чтобы забрать из камеры хранения багаж, у меня созрело решение: к Салиму я больше не пойду — во всяком случае, сейчас. Только что я бежала на встречу с ним, но стоило мне его увидеть, как я про него забыла. Мне вспомнилось, в какое блаженное состояние погружали меня свидания с Салимом, на которых ничего не происходило, но которые тем не менее начисто отмывали меня от ненависти и злобы. Нет, сказала я себе, довольно малодушия. Сама уехала из дома — сама и отвечай за это…
Я остановилась в первой же гостинице, куда меня привез шофер такси. Сидевшая за столом в глубине зала крашеная блондинка лет сорока встретила меня широкой улыбкой.
Подавив внутреннее желание удрать, я заставила себя подойти к столу и безразличным тоном спросить комнату. Женщина дала мне заполнить карточку и назвала стоимость номера. Обнаружив, что я несовершеннолетняя, она улыбнулась еще шире и объявила другую цену. Я была согласна на любую.
Комнатка оказалась маленькой, убогой. Я открыла окно, чтобы выветрился запах прежних постояльцев. Я проспала до утра; правда, посреди ночи шумы улицы ненадолго вывели меня из забытья. Ровно настолько, чтобы я успела почувствовать себя выброшенной на чужой берег. Вскоре я снова провалилась в глубокий сон без сновидений.
Наутро первая моя мысль была о Салиме, о том, что в полдень я смогу увидеть его вновь. Мне не терпелось лететь к нему. Я уже поднялась, чтобы одеться на выход. Потом мало-помалу мой пыл угас.
