Нет.
Иди поешь… Фарид спрашивает о тебе…
Есть мне не хотелось. Сама мысль о пище внушала отвращение. Напуганная, Зинеб исчезала. Вскоре появлялась Лелла и холодно допытывалась:
— Ты заболела?
— Не хочется есть, и все.
— Если это каприз…
Это был каприз. Она не ошибалась. Я вдруг осознала, что это упрямство — не более чем желание увидеть, как домашние будут суетиться вокруг меня; так мне было удобнее протестовать против судьбы. Это был каприз. Достаточно было Лелле сказать это вслух, чтобы передо мною предстала вся нелепость моего поведения; этим ребяческим упрямством я убивала в себе обиду, которую нанес мне Салим.
Я встала. Положив конец тому, в чем я хотела видеть этакий церемониал страдания, я призналась себе, что еще не достойна настоящей любовной муки.
* * *
Мавританская баня была полна детей, которых женщины приводят по четвергам и моют всем скопом, пока те по привычке голосят неутомимым хором. Я слышала их долгие усталые вопли в холодном зале, где отдыхала, растянувшись на плиточном полу у бассейна.
Вокруг меня щебетали женщины в одинаковых цветных лоскутах. Мимо прошла Шерифа, обернутая в полотенце: она уже вымылась. Она никогда не проводила в парилке больше получаса; потом она в полубессознательном состоянии долго отдыхала на матрасе в предбаннике.
Я заказала апельсины и теперь ела их, погрузив ноги в ледяную воду бассейна. Мне было хорошо. Время от времени распахивалась дверь, отделявшая нас от парилок, сердца хаммама, и тогда до нас доносились приглушенные паром разнообразные звуки: сонные выкрики детей, журчание воды на раскаленных плитках, хлопки массажисток по спинам толстух. Я снова окунала ноги в холодную воду, очищала от кожуры очередной апельсин, и сок его стекал с моих щек. Не шевелясь, я наслаждалась телесной истомой.
Внезапно я вздрогнула от звуков знакомого голоса. Это явилась Тамани. Обернутая широченным лоскутом в зеленую полоску, который был завязан над необъятной грудью, она казалась голой. Должно быть, о том, что я здесь, она узнала от Шерифы, так что, увидев меня, не удивилась. Она выросла передо мной.
Так, значит, ты пришла? — благодушно спросила она.
Не дожидаясь ответа, она села рядом. Распустив влажные волосы, она принялась расчесывать их плавными движениями. Я смотрела, как черепаховый гребень скользит по ее черным волосам; теперь они спускались занавесом вокруг ее огромной головы. Сидя вот так, с прядями, образующими как бы пучок длинных корней, она походила на какое-то чудовищное ядовитое растение. Вокруг прохаживались женщины. Они ступали горделиво, запрокинув голову под тяжестью ниспадающих до бедер волос. Одна лишь Тамани с ее плотоядным смехом и громким голосом вносила в этот мир демоническую ноту. Но вот она кончила причесываться и уставилась на меня, повторяя:
