* * *
И правда, поведать в этот час о Лелле и Тамани, о моем бунте отнюдь не казалось мне зазорным. Молчала и моя гордыня, наивная и жестокая. Зато я не могла уберечься от ловушки, которую непременно таит в себе всякая исповедь: поддалась искушению почувствовать себя по-настоящему виновной. Салим слушал меня с невозмутимым видом, и я, чтобы оправдаться, уверяла, будто набросилась на Леллу из ревности: я, дескать, не желала, чтобы она стояла между нами. Вот так неуклюже я пыталась втянуть в эту давнюю историю Салима.
Быть может, вместо того чтобы защищаться, мне следовало бы обвинять. Но это лишь теперь, когда все кончено, у меня находятся нужные, ясные слова. Я бы сказала: «Я хотела сокрушить Леллу, потому что она — это сама ложь; ей ничего не стоило ввести тебя в заблуждение, как вводит она в заблуждение всех наших мужчин: она рядится в добродетель. Это то, что ты рассчитывал дать ей, дав ей безопасность». Он повторил бы упрямо, для себя, для меня: «Замечательная женщина». Тут я разражаюсь смехом. И то прозорливое отчаяние, которое помогает нам так легко находить подходящие формулы, толкает меня ответить: «Образ примерной жены у нас обладает такой же притягательностью, как здесь — образ роковой женщины. Может быть, это и отрадней. К несчастью, и это — всего лишь образ».
Образ… В действительности этой ночью я смиренно, но рьяно принялась разрушать в сердце Салима свой собственный.
* * *
Да, ведь я впервые отправилась к Дудже потому, что подслушала секрет Леллы. Вот-вот: я всякий раз спекулировала на ее страхе, чтобы получить возможность улизнуть из дома. Разумеется, когда я случайно узнала от Салима о прошлом Леллы, я не преминула сообщить ей об этом. Я угрожала ей, это верно. Шантажировала? Нет, пожалуй… Но именно от всего этого нагромождения я и стремилась убежать, именно это надеялась забыть, уехав в Париж.
В каждом пункте моего рассказа Салим останавливал меня, почти безмятежным тоном задавал тот или иной вопрос. Я отвечала, раз и навсегда отказавшись от высокомерия. Впервые я видела себя бессильной.
В наступившей тишине я старалась не думать. Единственным моим желанием было увидеть, как рассеются тени и растает эта нескончаемая ночь. Последний вопрос Салима меня почти не удивил:
— Что стало с Леллой Маликой?
— Она снова вышла замуж, — ответила я, потом с остатками иронии спросила: — Теперь ты беспокоишься за нее?
— Конечно! — вскричал Салим с внезапным раздражением.
